Чем отличаются законы от обычаев. Соотношение закона и обычая

Законом называется юр.норма, которая получает обязательную силу по предписанию законодательных органов верховной власти и этими же органами облекается в определенную словесную редакцию, которая никем, кроме законодательных органов, изменяема быть не может.

Закон является более поздним источником права чем обычай. Дело в том, что законодательная деят-ть требует уже известного интеллектуального развития. которое получается лишь в результате продолжительной культурной работы. Необходимо уметь подмечать типические черты жизненных отношений, которые нуждаются в юридической нормировке, необходимо уметь находить надлежащую нормировку этих отношений, которая с успехом вела бы к цели, намеченной законодателем, наконец, необходимо уметь выразить найденную юридическую норму в словесной формуле, которая бы точно и ясно передавала намерения законодателя. Все это предполагает уже развитую способность к абстрактному мышлению и развитый язык. Примитивный язык даже не располагает достаточным запасом сов и оборотов для выражения тех отвлеченных мыслей, которые содержатся в общих нормах права. – Сопоставляя закон и обычай, как два главных источника права, мы должны сказать, что закон есть, несомненно, более совершенная форма права. Историческая школа юристов очень увлеклась обычным правом, находя, что оно одно только и является непосредственным выражением народного духа, тогда как законодательная деят-ть может идти в разрез с чисто народным творчеством. В этом конечно, есть доля истины. Но в то же время нельзя не признать, что обычай по саму существу своему страдает весьма важными недостатками. 1) Содержание обычая никогда не бывает столь точным и определенным, как содержание закона. Закон фиксирован в известной словесной формуле, которая не подлежит изменению. Напротив, обычай живет в сознании народа; если его содержание даже отлилось в известные поговорки или записано частными лицами, то эти формулы такой авторитетной силы, как слова закона, не имеют. Возможны различные оттенки в понимании содержания обычая разными лицами общества. Наконец, и не всем членам общества нормы обычного права известны в равной степени. Таким образом, обычай создает менее наглядный и ясный правопорядок, чем закон. 2) Отсюда проистекает другой недостаток обычая. Эта сравнительная расплывчатость и неопределенность обычая открывает простор для злоупотреблений со стороны суда. Под предлогом того или иного толкования обычного права судья может постановлять пристрастные решения. Нельзя рассчитывать на то, что судебные решения будут повсюду однообразны, так как разные суды могут различно понимать содержание обычного права, да и не все знакомы с ним в одинаковой мере. Напротив, закон в одинаковой степени доступен для всех и в руководство судам предлагает совершенно определенные и неизменные формулы. 3) Если обычай играл большую и в общем благотворную роль в малокультурном состоянии общества и был там единственно возможным источником права, то условия современной культуры делают обычное право в общем мало пригодным и иногда прямо вредным. Обычное право не может поспевать за быстрым темпом развития современной культуры и часто только способствует закреплению и упорному сохранению устарелых и вредных традиций. На его содержании гораздо свободнее и в большей степени, чем на содержании закона, отражаются обыкновенно классовые различия и социальное неравенство; социально-сильные при помощи обычаев легча могут поддерживать свой перевес над социально-слабыми; правильно поставленное законодательство вносит в решение подобных вопросов больше справедливости. Одним словом, в большинстве случаев обычное право в наше время является оплотом косности и социального неравенства, устарелых традиций и переживших себя привилегий, тогда как законодательство имеет более передовой хар-ер. – В силу этих причин в развитом гос-ве закон является преобладающей формой правообразования и совершенно оттесняет обычай на задний план. Другими словами, правотворческая деят-ть приобретает более организованный хар-ер и важное значение получает вопрос об устройстве этой деятельности; законодательные органы должны быть так построены, чтобы они создали право, действительно отвечающее нуждам народа. В связи с этим процессом право теряет религиозную окраску, которая обыкновенно связана с ним, пока оно является еще всецело продуктом незримого обычного творчества. Право, явившееся в результате организованной законодательной работы, происходящей на виду у всех, не считается уже божественным откровением, как право обычное, процесс возникновения которого для народа неясен и появление которого часто ставится народной фантазией в связь с действием высшей силы. – Тем не менее и в развитом гос-ве закон не вполне вытесняет собой обычай, а только низводит его на степень менее важного, дополнительного источника права. А именно, и при господстве закона обычай выполняет известные функции. 1) Как бы заботливо ни следил законодатель за развитие народной жизни, все же он не может немедленно дать ответа на все ее новые запросы. Поэтому иногда новые отношения нормируются обычаем, пока не получат законодательной регулировки. Представьте себе, говорит Бюлов, сколько новых отношений, сколько новых юридических вопросов возникает в результате хотя бы какого-либо грандиозного технического усовершенствования, как например, изобретения пароходов, железных дорог, телеграфов, телефонов и т.п. Пока закон с ними не успеет справиться, их ведает сама жизнь, для них создаются сперва конкретные юридические решения, а затем и абстрактные обычаи. 2) Закон имеет, обыкновенно, по необходимости общее, абстрактное содержание; законодатель, создавая юридические нормы, не может предусмотреть всех индивидуальных оттенков юридических отношений, которые встречаются в жизни. В глазах законодателя эти оттенки могут имеет второстепенное значение, иногда они ему даже неизвестны, а в жизни они нередко получают большое значение. И в этом случае обычай может придти на помощь закону. Закон не может на себя брать казуистического определения всех мельчайших деталей; это было бы даже вредным стеснением жизни. «Многотомные казуистические кодексы давно уже оказались самыми плохими и запутанными, самыми недостаточными». Обычай, более специализирующийся по классам общества и профессиям, может сглаживать эти шероховатости и недостатки закона при применении его к жизни

65) Учение Р.Иеринга о праве и гос-ве: социологическая концепция юриспруденции интересов.

Одной из самых заметных фигур европейской юриспруденции второй половины XIX столетия был германский правовед Рудольф фон Иеринг. Широкую известность принесли ему такие труды, как «Дух римского права на различных ступенях его развития» (1852-1865), «Цель в праве» (1877-1883) и «Борьба за право» (1872).

Однозначную хар-еристику творчества Иеринга дать трудно, ибо оно неоднородно. Различают, в частности, два периода его творческой деят-ти на поприще политико-юр.теории. Первый - примерно до середины 50-х гг. XIX в.

В это время он придерживался установок «юриспруденции понятий», полагавшей главным своим делом выведение (дедукцию) конкретных правоположений из общих понятий, видевшей в

понятиях основной источник знания. Сторонники данного направления в науке права считали (говоря словами Иеринга), что «понятия продуктивны, они комбинируются и производят на свет новые понятия». С таким направлением в правоведении Иеринг порывает. Второй период эволюции его взглядов начинается с середины 50-х гг. XIX столетия. Иеринг приступает к разработке «юриспруденции интересов». Теперь он вдохновляется той мыслью, что культ логического для юриста-теоретика неуместен, поскольку правоведение не математика, и в нем приоритет должен принадлежать не логике. Не собственно логика должна являться объектом правоведения, но жизненные ценности, реальные интересы людей. Иеринг все больше обращает внимание не на логические и даже не на психологические аспекты права, а на его социолого-прагматические, утилитаристские моменты.

Первое место в применяемой им методологии познания права и гос-ва он теперь отводит описанию, классификации и анализу фактов. По сравнению с изучением эмпирического материала оперирование философскими конструкциями начинает играть у него вспомогательную роль. Эмпирический материал рассматривается Иерингом как в историческом, так и в структурно-функциональном измерении. Уподобляя право организму, Иеринг придает ему «все качества продукта природы: единство во множестве, индивидуальность, рост из себя

и т. д.». Рост или развитие права из самого себя как раз и требует исторического подхода к нему. Необходимость именно такого подхода обосновывается и показывается в «Духе римского

права». Кроме того, он отмечает: «Каждый организм может подвергнуться двойному исследованию: анатомическому и физиологическому, первое имеет своим предметом его составные части и их отношения друг к другу, т. е. его структуру, второе - его функции. Мы намерены подвергнуть право обоим этим исследованиям».

Реализуя подобное намерение, Иеринг делает особый упор на раскрытии функций права, поскольку он считает, что в любых организмах функции являются носителями их целей. Организм права в данном отношении не исключение. В свою очередь, цели Иеринг приписывает значение правообразующего фактора, правосозидающей силы. Об этом иеринговский труд

«Цель в праве». Здесь, во втором главном сочинении Иеринга, гораздо подробнее, нежели в «Духе римского права», рассматриваются истоки и общее понятие права. Отправной пункт рассуждений таков: «Цель есть творец всего права». Телеологическая (осуществляемая через призму категории «цель») трактовка права, естественно, приводит Иеринга к постановке вопроса о субъекте целеполагания, или - что одно и то же - о создателе права. Не из вакуума же и не на пустом месте появляется оно.

Право, по Иерингу, выходит «из рук» общества, которое он интерпретирует как сферу «совместного действия людей, объединенных общими целями; в этой сфере каждый, действуя для

других, действует также для себя, а действуя для себя, тем самым действует и для других». Однако демиургом права у Иеринга выступает не всякое, но лишь гос-венно-организованное общество. Венчает такое общество аппарат гос-ва, воплощающий социальную, публичную власть. Вот этим-то аппаратом гос-ва в конечном счете и порождается право. Без каких бы то ни было околичностей Иеринг заявляет: «Гос-во - единственный источник права».

Само право хар-еризуется Иерингом с разных сторон. Прежде всего - со стороны содержания. Им являются интересы субъектов социального взаимодействия, но такие интересы, которые общи всем его участникам; другими словами - интересы общества в целом. Они и составляют содержание права.

При одном непременном условии - их защите, гарантировании гос-вом. Право есть защищенный гос-вом интерес. Встречается у Иеринга и несколько иная формулировка того, что образует содержание права: «Право есть совокупность жизненных условий общества в широком смысле, обеспечиваемых внешним принуждением, т. е. гос-венной властью».

Приведенные иеринговские формулировки представляют собой критику волевой теории права, задававшей тон в немецком правоведении первой половины XIX в. Взятое со стороны своей формы, право хар-еризуется Иерингом в качестве суммы норм, общеобязательных правил по-

ведения. Тут он не оригинален и не претендует на то, чтобы быть таковым: «Ходячее определение права гласит: право есть совокупность действующих в гос-ве принудительных

норм, и такое определение, по-моему, вполне правильно». Принудительность, сообщаемая гос-вом общеобязательному правилу поведения (этой форме права), служит для Иеринга главным, решающим признаком того, что в сущности есть право и что к нему не относится. Получается, что природа права не присуща изнутри ему самому, а привносится в него гос-вом: «критерий права заключается в принуждении». Иеринг не устает повторять тезис об органичности гос-венного принуждения праву и благодетельности этого принуждения. Право оказывается обязанным гос-ву не только своим происхождением, но еще и способом существования.

Иеринг не проводит сколько-нибудь серьезного теоретического разграничения права и закона. Сплошь и рядом он считает их явлениями равнопорядковыми, идентичными. Но в действительности они далеко не таковы. Большинство его суждений (особенно высказанных в «Духе римского права», «Цели в праве») фактически имеют своим адресатом закон, а вовсе не лее конкретном знакомстве со взглядами Иеринга на соотношение гос-ва и права. Отчасти они нам уже знакомы. Дополним их еще лишь некоторыми. «Гос-во, - утверждает Иеринг, - есть организация социального принуждения». Эта организация не только порождает право, обеспечивает его существование, но и управляет им. Иеринг хар-еризует в данном свете право как разумно понятую политику, проводимую гос-венной властью. Оно служит ей (политике), как компас служит капитану корабля. Попечение о праве - важнейшая задача гос-ва. Право не противостоит последнему, а является всецело зависящим от него придатком. Это свойство права быть придатком государст-

ва Иеринг подчеркивает очень выразительно: «Право без власти есть пустой звук, лишенный всякой реальности, ибо только власть, которая проводит в жизнь нормы права, делает право

тем, что оно есть». Сугубо «гос-венническое» понимание права Иерингом не совсем привычно (при таком настрое мысли) совмещается у него с признанием необходимости создавать простор для экономической деятельности индивидов, обеспечивать их юридическое равенство, уважать закрепленные за ними политические права. Иеринг ратует за независимость и несменяемость судей,

за их ответственность только перед законом и т. д. Он - за твердую дисциплину и законность в обществе, за строгий и стабильный порядок в нем, поскольку считает, что только при

этих предпосылках возможны цивилизованное общественно-политическое устройство, нормальное правовое общение, справедливость. Мизантропический, по оценке Иеринга, афоризм

«Да восторжествует справедливость, хоть и погибнет мир!» он заменяет жизнеутверждающим призывом «Да торжествует справедливость, чтобы процветал мир!».

Первоначально право имеет односторонне-принудительную силу, направленную на подданных с целью пресечения чрезмерных притязаний частных интересов. Постепенно оно приобретает двусторонне-обязательную силу, становится обязывающим и для самой гос-венной власти. Иеринг полагает, что забота о самосохранении вынуждает власть подчиняться праву. Властвующие в конце концов осознают: ничем так не укрепляется в подвластных чувство правопорядка, законопослушание, без которых нет прочной гос-венности, как примером соблюдения норм права представителями власти, гос-вом.

Однако Иеринг не ожидает (тем более не требует) от гос-ва педантичного следования закону. Ему ясно, что законом гос-венная власть сама себе связывает руки, сама ограничивает свободу собственных действий. «Возникает вопрос о том, до какой степени это необходимо и необходимо ли это раз навсегда во всех случаях проявления этой власти». Ответ на этот вопрос у Иеринга готов, и он не в пользу права, не в пользу закона. Там, где обстоятельства заставляют гос-венную власть делать выбор между обществом и правом, «она не только уполномочена, но и обязана пожертвовать правом и спасти общество».

В сущности, закон мало отличается от обычая: оба они являются выражением воли группы. Они разнятся в инструментальном плане: если обычай, как мы видели, является явлением спонтанным и «бессознательным», то закон создается специализированным органом посредством процедуры, которую в наше время и в наших обществах называют обнародованием. Кроме того, закон выражается в формулах, чаще всего составленных письменно, тогда как обычай передается Устно. Мы последовательно остановимся на способе Разработки закона, его форме и области применения.
Но вначале необходимо сказать несколько слов о его истории.
Первые законы. Закон появился позже обычая, и это произошло по двум причинам. Говорят, что закон прежде всего предполагает использование письменности, а письменность была изобретена сравнительно недавно в истории человечества. На самом деле, этот критерий не слишком корректен. Вполне можно представить себе, что правовые нормы провозглашались устно и имели силу закона. Более точной и важной является вторая причина: поскольку для разработки закона требуется наличие специализированного органа, закона у самых древних народов не существовало. Они жили в режиме традиционных обычаев, поскольку закон предполагает разделение труда, дифференциацию функций, которая была им еще неведома.
Наиболее древние из известных законов - это тексты из Месопотамии, относящиеся ко II тысячелетию до нашей эры. Самым известным из них, но не самым древним, является знаменитый Кодекс Хаммурапи, - вавилонского царя. Другие законы имеют более позднее происхождение, например, десять заповедей иудеев (датируемые несколько веками позже), индийские законы Ману (III в.). Древнеримские Законы двенадцати таблиц датируются серединой V века до н.э., а германцы создали свои законы (среди которых самый знаменитый - Салическая правда) лишь к VI веку н.э. Впрочем, эти хронологические данные не имеют большого значения. Важно другое - установить, на каком этапе своего развития эти народы ощутили необходимость иметь законы. Кроме того, законы зачастую не были изолированными, а представляли собой более или менее систематизированные сборники, которые получили название кодексов. Первые законы, по-видимому, были довольно близки к обычаям и должны рассматриваться, по крайней мере, в том, что касается права собственности, скорее как официальная редакция обычаев, имеющих различное происхождение и давность, чем как собственно законы.
Современные кодексы имеют совершенно иной характер. Любой элемент спонтанности им чужд. Они - результат тщательной и продуманной работы. Кроме того, они, за редким исключением, не являются «суммой» элементов различного происхождения и давности, а представляют собой совокупность действующего права, связного и систематизированного. Эта связность, как мы уже видели, часто бывает больше кажущейся, чем реальной.
Обычай и закон. В истории зачастую возникал вопрос, какая из этих двух систем - обычного права или законов - предпочтительнее? В Германии в начале XIX века разразилась знаменитая дискуссия на эту тему между двумя юристами - Савиньи и Тибо. Первый был сторонником обычного права, второй - кодифицированных законов. Савиньи, возглавлявший историческую школу, указал верную идею, которую подтвердила современная социология. Согласно этой идее право представляет собой продукт коллективного сознания. Отсюда Савиньи сделал вывод, что обычай выше закона, поскольку является непосредственным и чистым выражением устремлений нации. Однако факты указывают на противоположное. Установлено, что обычай не только не является более гибким, чем закон, и не способен быстрее приспосабливаться к новым условиям, но он имеет тенденцию укореняться и его трудно изменить. Так что доводы Тибо звучат убедительнее. Впрочем, почти все современные государства живут в режиме кодификации, который имеет большое преимущество над обычным правом в том смысле, что его можно легче и быстрее понять.
Разработка закона. Как разрабатывается закон? Известно, что в самую древнюю эпоху право и религия не были отделены друг от друга. Закон предписывался Священным Писанием, а король-законодатель был рупором Бога. В ходе процесса секуляризации, имевшего огромное значение и распространение, закон стал проводиться в жизнь органами государственной власти с помощью самых разнообразных процедур. Прерогатива правотворчества, формулирования императивных норм, другими словами, законодательная власть, является непременным атрибутом политической власти. Она варьируется в зависимости от конституционного режима. В странах прямой демократии закон есть волеизли-яние всех граждан.
При парламентском строе за него голосуют избранные для этой цели представители нации; при абсолютной монархии закон издается королем, представляющим в своем лице государство, которым он управляет. Эти особенности, имеющие большое практическое значение, имеют один общий принцип, а именно, что закон - как, впрочем, и обычай - является выражением воли большинства. Из этого принципа следует, что закон тем лучше, чем больше отвечает потребностям сообщества. Вот почему его разработка должна проводиться очень тщательно. При парламентском строе законы, как правило, подготавливаются в комиссиях.
Классификация законов. Не все законы имеют одинаковую ценность, и среди них можно выделить несколько категорий, которые мы кратко рассмотрим в соответствии с их значимостью. На вершине шкалы располагаются предписания, о природе которых ведутся споры и которые для некоторых юристов не являются законами. Речь идет о надконституционных законах - таких, как Декларация прав человека. Подобные акты занимают промежуточное положение между собственно законами и «общими принципами права», представляющими собой не что иное, как максимы естественного права. Зачастую они являют собой преамбулу к конституциям, что дало повод назвать их «надконституционными законами». Некоторые авторы считают, что речь идет о чисто нравственных нормах. Между тем эти нормы входят в состав позитивного права и лежат в основе судебных постановлений. Что касается собственно конституционных законов, то все согласны, что они суть истинные законы, но обладают особой природой как в отношении дел, которых касаются, так и в отношении места, которое занимают. Их основная цель состоит в определении роли органов государственной власти. Значение их велико, поскольку они должны дать возможность гражданам и группам граждан в полной мере пользоваться своими свободами, не мешая функционированию социальных институтов. Они образуют своего рода рамки, в которые вписываются обыкновенные законы. В силу их значимости голосование за них проводится в соответствии с особой процедурой, и в некоторых странах они принимаются с помощью референдума.
Конституционность законов. Подчиненность обыкновенных законов законам конституционным связана с тонкой проблемой. Что, если должным образом проголосованный закон будет противоречить букве или духу конституции? Другими словами, как претворяется в жизнь главенство конституции над законом? На самом деле удовлетворительного решения этой проблемы не существует. Некоторые люди считали, что констатировать неконституционность законов и аннулировать те из них, которые оказались запятнанными, входит в прерогативу судебной власти. Такая система принята в Соединенных Штатах. Законы там могут передаваться в Федеральный суд, который имеет право их отменять. Такая система, позволяющая судебной власти контролировать законодательную, противоречит социологическому принципу, в соответствии с которым правовая норма есть выражение коллективной воли. Эта воля претворяется в жизнь избранными представителями народа, а не профессиональной корпорацией, какими бы ни были ее авторитет, знание дела и беспристрастность. Мы жили бы при режиме, который справедливо можно было бы назвать «правительством судей». Они стояли бы над народом, а это является вопиющим нарушением демократических принципов. Можно возразить, что судьи - выразители воли народа, а не просто профессиональная корпорация, ведь, исполняя свои функции, они выносят решения от имени всего общества. Совершенно справедливо. Однако более двухсот лет тому назад Монтескье уже предупреждал о серьезной опасности, которую несет с собой смешение полномочий. Если судебная власть должна оставаться независимой от политической власти, столь же необходимо, чтобы орган, предназначенный для управления страной и в частности для принятия законов, сохранял свою самостоятельность по отношению к судьям, призванным выполнять совершенно иные функции. Впрочем, проблема конституционности законов является, возможно, скорее теоретической, чем реальной, потому что законодатель, как правило, остерегается голосовать за законы, которые формально противоречат букве и духу положений конституции.
Частные законы. Если обратиться теперь к сфере применения закона, необходимо вначале рассмотреть его границы в пространстве и времени. В пространстве его применение обусловлено прежде всего тесной связью между законом и политической властью. В отличие от обычая, который, как мы видели, может быть надгосударственным или подгосударственным, закон, выработанный органом политической власти, применяется теоретически только в рамках юрисдикции этой власти и, следовательно, тесно связан с понятием госу дарства. Однако этот принцип действует с некоторыми важными оговорками. Во-первых, он не означает, что закон непременно относится ко всем гражданам госу дарства; здесь следует избегать двусмысленности: правовая норма, предписанная законом, обязательна для всех, но она может касаться только одной категории людей - таковы, например, законы, охраняющие тру довые права женщин и несовершеннолетних. Правовая норма может относиться и к одному конкретному человеку, например, указ, согласно которому тому или иному гражданину присуждается награда или выдается денежное вознаграждение. Обычно считается, что роль закона не в этом и что он должен носить абстракт ный и общий характер. Тем не менее ничто не мешает тому, чтобы закон применялся к какой-то одной категории граждан или даже к частному лицу. Достаточно, чтобы общество в целом было заинтересовано в их деятельности и испытывало потребность выражать в отношении этих людей свою волю. Этот случай следует отличать от того, что принято называть привилегиями Привилегии связаны с понятием социального класса не только в экономическом и политическом смысле, кото рый чаще всего вкладывают в этот термин, но также в смысле юридическом. Привилегии не смогли бы существовать в странах с демократическим строем, основанным на равенстве прав. Мы сталкиваемся с ними в иерархических обществах, где каждый социальный класс имеет строго определенный правовой статус, как, например, было в разделенной на касты Индии.
Правосубъектность. С другой стороны, внутренняя связь закона с государством порождает, при некоторых исторических обстоятельствах, проблему право субъектности. Этот феномен наблюдается тогда, когда политическая власть приходит в упадок или просто пользуется меньшим авторитетом. В качестве одного из наиболее характерных примеров можно привести положение в Западной Европе после нашествия варваров. Нельзя сказать, что в то время закон отсутствовал, поскольку вожди германских племен не поленились создать своды законов для завоеванных ими народов. Однако смешение этнических элементов далеко не завершилось, и почти во всех новых королевствах возникла необходимость обнародования двух серий законов - одной для римлян, а другой для германцев. Впрочем, эта мера оказалась недостаточной, и при отсутствии мощной законодательной власти это привело к многочисленным правовым конфликтам. Наконец, норма, согласно которой действия законодательных органов определяет гражданство, также часто не срабатывает в уголовных делах. В силу принципа, в соответствии с которым государство, среди прочих важнейших функций, должно обеспечивать порядок и безопасность на своей территории, уголовники-иностранцы подсудны судам той местности, где было совершено преступление, при условии использования процедуры экстрадиции.
Когда закон вступает в силу? Что касается действия закона во времени, то мы возвращаемся здесь к уже упоминавшемуся нами различию между законом и обычаем. Если обычай зарождается спонтанно и без объявления, то закон возникает в определенный момент времени, причем его появление обычно сопровождается специальной процедурой, которая в современных государствах носит название «обнародования». Она главным образом состоит в том, чтобы с помощью соответствующих средств ознакомить заинтересованных лиц с нормами закона. Только с этого момента закон вступает в силу. Под него не подпадают действия, совершенные до его вступления в силу: это называется принципом отсутствия обратной силы. Этот аспект закона очень важен: он особенно полезен в уголовных делах,
где данный принцип наиболее полно гарантирует безопасность граждан.
Когда закон теряет силу. Что касается определения момента, когда закон перестает действовать, то согласно общепринятым представлениям считается, что закон остается в силе до тех пор, пока не будет правомерным образом отменен другим законом. Это решение прекрасно согласуется с утверждением, согласно которому закон в наши дни и в развитых обществах является практически единственным источником права. После всего, что уже сказано об обычае, понятно, почему мы не можем придерживаться подобных представлений. Менее догматический и более реалистичный взгляд на вещи позволяет предположить, что когда, после определенного срока действия, закон теряет силу, заменен ли он новыми положениями или нет, его можно, за некоторыми исключениями, считать отмененным, но не посредством формальной и правомерной процедуры, а по обычаю. В рамках социологии права отмена закона может быть как подразумеваемой, так и явной: закон по праву и с достаточным основанием можно считать упраздненным, если он больше не отвечает целям и устремлениям социальной группы.
Официальное и «теневое» правотворчество. В процессе правотворчества можно выделить два направления - официальное правотворчество и «теневое» нормотворчество. Официальное правотворчество представляет собой целенаправленный процесс государственной и общественной деятельности по образованию, поддержанию и развитию системы законодательных актов и правовых норм. Законодательная деятельность является частью правотворчества. Социологию интересуют такие проблемы, связанные с законодательством и законотворчеством, как влияние социальных факторов на законодательный процесс, степень воздействия стратификации общества на правотворчество, изучение подзаконных актов. «Теневое» нормотворчество возникает в случае неудовлетворительного функционирования официальных норм, наличия пробелов в праве, существования неправовых элементов в правотворческой деятельности. В периоды кризисного состояния общества население само создает нормы поведения, которые не предусмотрены в законе, но которыми руководствуется в своей деятельности большое количество людей. Например, в условиях разгула преступности население формирует вооруженные формирования для противостояния бандитизму, хотя существование этих самодеятельных организаций не предусмотрено законом. Исследования показали, что в жизни наряду с юридическим правом существует право фактическое. Это фактическое право и лежит в основе теневого нормотворчества.
Особое место занимают фактические права руководителей, которые позволяют им решать судьбы людей. Таких прав выделяют три группы. Первая группа объединяет такие неофициальные привилегии руководителей, из-за которых быстро ухудшаются условия существования людей. Это право на замораживание сбережений, право на изъятие из обращения некоторых товаров, право повышения цен на различные продукты, право освобождения себя от несения ответственности за принятое решение. Особую группу образуют привилегии обеспечения покорности индивидов, игнорирования общественного мнения. Третью группу составляют действия по сокрытию информации, преследованию инакомыслия, закрытию доступа к литературе. Эти действия также являются привилегией руководящей элиты. Фактические права могут препятствовать действию юридических прав, способствовать подрыву авторитета прав юридических. Система прав юридических часто обеспечивает господство фактических прав

"рТБЧДБ" Й "РТБЧП" - ПДОПЛПТЕООЩЕ УМПЧБ
зМБЧБ ЙЪ ОПЧПЗП ХЮЕВОЙЛБ ЗТБЦДБОПЧЕДЕОЙС. 5 ЛМБУУ

фЕНБ "пФ ПВЩЮБС Л ЪБЛПОХ"

юЕМПЧЕЛХ ХДБМПУШ ЧЩЦЙФШ ЧП НОПЗПН ВМБЗПДБТС ХНЕОЙА ДПЗПЧБТЙЧБФШУС, ЦЙФШ РП РТБЧЙМБН. оП ЧЕДШ ЦЙЪОШ ОЕ УФПЙФ ОБ НЕУФЕ, ОПЧЩЕ ХУМПЧЙС ФТЕВХАФ ОПЧЩИ РТБЧЙМ. рПУНПФТЙН, ЛБЛ ЮЕМПЧЕЛ УРТБЧМСМУС У ЬФПК ЪБДБЮЕК. фЩУСЮЕМЕФЙС УНЕОСМЙ ДТХЗ ДТХЗБ, УНЕОСМЙУШ РПЛПМЕОЙС, Й НБМП-РПНБМХ Ч ЦЙЪОЙ РЕТЧПВЩФОПЗП ПВЭЕУФЧБ УФБМЙ РПСЧМСФШУС ЙЪНЕОЕОЙС. тПДПЧХА ПВЭЙОХ УНЕОЙМБ УПУЕДУЛБС, ОБ УНЕОХ ВПМШЫПК УЕНШЕ РТЙЫМБ ОЕВПМШЫБС, ФБЛБС ЦЕ, ЛБЛ Х ОБУ У ЧБНЙ: РБРБ, НБНБ, ДЕФЙ. фЕРЕТШ ЛБЦДБС УЕНШС ЧЕМБ ИПЪСКУФЧП УБНПУФПСФЕМШОП: РБИБМБ ЪЕНМА, ЧЩТБЭЙЧБМБ УЛПФ, ПФЕГ УЕНЕКУФЧБ ИПДЙМ ОБ ПИПФХ, Б НБФШ ЗПФПЧЙМБ ПВЕД, РТСМБ, ФЛБМБ, УМЕДЙМБ ЪБ ИПЪСКУФЧПН. уТЕДЙ ЬФЙИ УЕНЕК ЛФП-ФП ПЛБЪЩЧБМУС ВПМЕЕ ХДБЮМЙЧЩН, ЛФП-ФП ВПМЕЕ ФТХДПМАВЙЧЩН, ЛФП-ФП РПМХЮБМ МХЮЫЙК ЛХУПЛ ЪЕНМЙ ЙМЙ ВПМШЫЕ ДПВЩЮЙ РПУМЕ ЧПЕООЩИ РПИПДПЧ. фБЛЙН ПВТБЪПН, ЧНЕУФЕ У ТПДПЧПК ПВЭЙОПК ХЫМП Ч РТПЫМПЕ Й ТБЧЕОУФЧП МАДЕК, РПСЧЙМЙУШ ВЕДОЩЕ Й ВПЗБФЩЕ. пДОЙ НПЗМЙ ОБОСФШ ТБВПФОЙЛПЧ ДМС ПВТБВПФЛЙ УЧПЕЗП РПМС, НПЗМЙ ПУФБЧЙФШ Х УЕВС ЪБИЧБЮЕООПЗП Ч ВПА РТПФЙЧОЙЛБ: РХУФШ ТБВПФБЕФ Ч ИПЪСКУФЧЕ РПВЕДЙФЕМС. дТХЗЙЕ ЦЕ, ФСЦЕМП ЧЪДЩИБС, ЧЩОХЦДЕОЩ ВЩМЙ ЙДФЙ Л ВПЗБФПНХ УПУЕДХ ЪБ НЕЫЛПН ЪЕТОБ, ЮФПВЩ РТПФСОХФШ ДП ОПЧПЗП ХТПЦБС. пДОБЛП ДПМЗ ОБДП ВЩМП ПФДБЧБФШ ВПМШЫЕК НЕТПК ЙМЙ ФТХДПН ОБ РПМЕ ВМБЗПДЕФЕМС.
оПЧЩН ВЩМП Й ФП, ЮФП Ч УПУЕДУЛПК ПВЭЙОЕ ОБТСДХ У ПВЭЙООПК УПВУФЧЕООПУФША ХЦЕ РПСЧЙМБУШ УПВУФЧЕООПУФШ УЕНШЙ, ФП ЕУФШ ФП, П ЮЕН ЕЕ ЧМБДЕМШГЩ НПЗМЙ УЛБЪБФШ: "ьФП НПЕ, Й ОЙЛФП, ЛТПНЕ НЕОС, ОЕ ЙНЕЕФ РТБЧБ РПМШЪПЧБФШУС Й ТБУРПТСЦБФШУС ЬФЙН!" уПВУФЧЕООПУФШ, ЛПФПТПК РПМОПУФША ЧМБДЕЕФ ПДЙО ЮЕМПЧЕЛ, ОБЪЩЧБЕФУС ЮБУФОПК. оБМЙЮЙЕ УПВУФЧЕООПУФЙ РПЪЧПМСМП МАДСН РТПСЧЙФШ УЧПЙ УРПУПВОПУФЙ, РПЮХЧУФЧПЧБФШ ОЕЪБЧЙУЙНПУФШ ПФ ПВЭЙОЩ. ч ФП ЦЕ ЧТЕНС ТБЪВПЗБФЕЧЫЙЕ УПУЕДЙ УФБМЙ РПДЮЙОСФШ УЧПЙИ НЕОЕЕ ХДБЮМЙЧЩИ УПРМЕНЕООЙЛПЧ, ПОЙ РПМХЮЙМЙ ЧМБУФШ, ЛПФПТХА ОЕ ИПФЕМЙ ФЕТСФШ. чРТПЮЕН, ПВ ЬФПН ЧЩ ЪОБЕФЕ ЙЪ ХЮЕВОЙЛПЧ ЙУФПТЙЙ. б НЩ РПЗПЧПТЙН П ФПН, ЛБЛ ФЕРЕТШ, Ч ОПЧЩИ ХУМПЧЙСИ, УФБМЙ ТЕЗХМЙТПЧБФШУС ПФОПЫЕОЙС НЕЦДХ ЮМЕОБНЙ ПВЭЕУФЧБ.
рПЮЕНХ ПВЩЮБК ХЫЕМ Ч РТПЫМПЕ? чЩ ЪОБЕФЕ, ЮФП ЧНЕУФЕ У ОЕТБЧЕОУФЧПН Й ЮБУФОПК УПВУФЧЕООПУФША Ч ЦЙЪОШ МАДЕК ЧФПТЗМЙУШ Й ФБЛЙЕ ОЕРТЙСФОЩЕ ЧЕЭЙ, ЛБЛ ТБВУФЧП, ЪБЧЙУФШ, ОЕОБЧЙУФШ, ПВЙДБ, МПЦШ, ЧПТПЧУФЧП, РТЙФЕУОЕОЙС ПДОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ ДТХЗЙН... ч ЬФЙИ ЙЪНЕОЙЧЫЙИУС ХУМПЧЙСИ ПФОПЫЕОЙС НЕЦДХ МАДШНЙ УФБОПЧЙМЙУШ ЧУЕ ВПМЕЕ ОБРТСЦЕООЩНЙ. рПСЧЙМБУШ ОЕПВИПДЙНПУФШ ЪБЭЙЭБФШ РТБЧБ УПВУФЧЕООЙЛПЧ ЙНХЭЕУФЧБ. лТПНЕ ФПЗП, РПОСФЙС "УПВУФЧЕООПУФШ" Й "ЧМБУФШ" ДПЧПМШОП УЙМШОП РЕТЕРМЕМЙУШ. чЕДШ ЮЕН ВПМШЫЕК УПВУФЧЕООПУФША ЧМБДЕМ ЮЕМПЧЕЛ, ФЕН УЙМШОЕЕ ВЩМП ЕЗП ЗПУРПДУФЧП ОБД МАДШНЙ, ЛПФПТЩЕ ПФ ОЕЗП ЪБЧЙУЕМЙ. оХ Б ФЕН, ЛПЗП РТЙФЕУОСМЙ, ТБЪЧЕ ОЕ ОХЦОЩ ВЩМЙ ОПЧЩЕ УРПУПВЩ ТЕЗХМЙТПЧБОЙС ПВЭЕУФЧЕООЩИ ПФОПЫЕОЙК? лПОЕЮОП, ЙН ФПЦЕ ОЕПВИПДЙНП ВЩМП ЪБЭЙФЙФШУС ПФ ЧУЕИ ФЕИ, ЛФП ЪБИПЮЕФ РПУСЗОХФШ ОБ ОЙИ УБНЙИ Й ЙИ ЧЕУШНБ УЛТПНОПЕ ЙНХЭЕУФЧП. пВЩЮБК ОЕ НПЗ УРТБЧЙФШУС У ЬФЙНЙ РТПВМЕНБНЙ. хЫМБ Ч РТПЫМПЕ ОЕРТЕТЕЛБЕНБС ЧМБУФШ ЧПЦДС, ЛПФПТБС ВЩМБ ПУОПЧБОБ ОБ БЧФПТЙФЕФЕ, ФЕРЕТШ ЦЕ ОХЦОЩ ВЩМЙ УЙМБ, ОПЧЩЕ НЕФПДЩ ОБЛБЪБОЙС - УМПЧПН, ФП, ЮФП ДПМЦОП ВЩМП ЪБУФБЧЙФШ МАДЕК ВПСФШУС, ЧУЕМСФШ Ч ОЙИ ЗПФПЧОПУФШ РПДЮЙОСФШУС.
1. лБЛ ЧЩ ДХНБЕФЕ, ФПМШЛП МЙ ВПЗБФЩЕ МАДЙ ОХЦДБМЙУШ Ч ЪБЭЙФЕ?
2. оХЦОЩ МЙ ВЩМЙ ЛБЛЙЕ-ФП РТБЧЙМБ ВЕДОСЛБН? еУМЙ ДБ, ФП ЛБЛЙЕ? еУМЙ ОЕФ, ФП РПЮЕНХ?
тЕЗХМЙТПЧБФШ ПФОПЫЕОЙС Ч ПВЭЕУФЧЕ ФПМШЛП У РПНПЭША ПВЩЮБС УФБМП ОЕЧПЪНПЦОП, ОБ РПНПЭШ ЕНХ РТЙЫМЙ ЪБЛПО Й РТБЧП. пДОБЛП ПВ ЬФПН ТБЪЗПЧПТ ЧРЕТЕДЙ.

чПРТПУЩ Й ЪБДБОЙС
1. лБЛЙЕ ЙЪНЕОЕОЙС РТПЙУИПДЙМЙ Ч ЦЙЪОЙ РЕТЧПВЩФОПЗП ПВЭЕУФЧБ, ЛБЛ ЬФП РПЧМЙСМП ОБ ПФОПЫЕОЙС НЕЦДХ МАДШНЙ?
2. лБЛБС УЧСЪШ УХЭЕУФЧХЕФ НЕЦДХ РПСЧМЕОЙЕН ЮБУФОПК УПВУФЧЕООПУФЙ Й РПСЧМЕОЙЕН ЪБЛПОПЧ?
3. йЪНЕОСАФУС МЙ УП ЧТЕНЕОЕН ПВЩЮБЙ? рПЮЕНХ?
4. йЪНЕОСАФУС МЙ УП ЧТЕНЕОЕН РТЕДУФБЧМЕОЙС П УРТБЧЕДМЙЧПУФЙ? рПЮЕНХ?
5. нЩ ЧЩСУОЙМЙ, ЮФП ПВЩЮБК ХЦЕ ОЕ НПЗ ТЕЗХМЙТПЧБФШ ЧУЕ ПФОПЫЕОЙС МАДЕК Й ОБ РПНПЭШ ЕНХ РТЙЫМЙ ЪБЛПОЩ. рПУФБТБКФЕУШ ПВЯСУОЙФШ УЧПЙНЙ УМПЧБНЙ, РПЮЕНХ ЬФП РТПЙУИПДЙМП.
йЭЕН ПФЧЕФ ОБ ЗМБЧОЩК ЧПРТПУ. рПУМЕ РТПЮФЕОЙС ЫЕУФПЗП РБТБЗТБЖБ Х ЧБУ РТЙВБЧЙМПУШ ЪОБОЙК П ФПН, ЛБЛ ЮЕМПЧЕЛ УФБОПЧЙМУС ЮЕМПЧЕЛПН, ЮФП РПНПЗМП ЕНХ ОБ ЬФПН РХФЙ, ЮФП РПНПЗМП ЕНХ ЧЩЦЙФШ. пФЛТПКФЕ ФЕФТБДШ Й ДПРПМОЙФЕ УЧПК ПФЧЕФ ОБ ЬФПФ ЧПРТПУ.
рХФЕЫЕУФЧЙЕ РП ЪБОЙНБФЕМШОЩН УФТБОЙГБН
нЙЖ П рБОДПТЕ
хЪОБЧ П ФПН, ЮФП МАДСН РЕТЕДБО ВПЦЕУФЧЕООЩК ПЗПОШ, ъЕЧУ ОЕ ПЗТБОЙЮЙМУС УФТБЫОЩН ОБЛБЪБОЙЕН рТПНЕФЕС. пО ТЕЫЙМ ПФПНУФЙФШ МАДСН Й РПЪЧБМ зЕЖЕУФБ.
- чПФ, - УЛБЪБМ ъЕЧУ, РПЛБЪЩЧБС ОБ ЗМЙОХ. - чПЪШНЙ Й ЧЩМЕРЙ РТЕЛТБУОХА ДЕЧХ, ЮФПВЩ ПОБ ВЩМБ ОЕ ИХЦЕ ВПЗЙОЙ.
зЕЖЕУФ РПЮЕУБМ ЪБФЩМПЛ.
- фЕВЕ ЮФП-ОЙВХДШ ОЕСУОП? - УРТПУЙМ ъЕЧУ, ОБИНХТЙЧ ВТПЧЙ.
- фЩ ЗПЧПТЙЫШ - ОЕ ИХЦЕ ВПЗЙОЙ? оП ЛБЛПК? чЕДШ ЕУМЙ ТЕЮШ П НПЕК УХРТХЗЕ (УХРТХЗПК зЕЖЕУФБ ВЩМБ бЖТПДЙФБ), зЕТБ Й бЖЙОБ НПЗХФ ПВЙДЕФШУС.
- ьФП ЧЕТОП! - УПЗМБУЙМУС ъЕЧУ. - юФПВЩ ОЕ ВЩМП УУПТЩ, ЧПЪШНЙ Х бЖТПДЙФЩ ЗХВЩ, Х бЖЙОЩ - ТХЛЙ, Й Х зЕТЩ... чРТПЮЕН, Х зЕТЩ ОЙЮЕЗП ОЕ ВЕТЙ.
юЕТЕЪ ДЕОШ зЕЖЕУФ СЧЙМУС УП УЧПЕК ТБВПФПК. вПЗЙ Й ВПЗЙОЙ ХЦЕ ПЦЙДБМЙ ЕЗП РПСЧМЕОЙС. дПЦДБЧЫЙУШ, ЛПЗДБ ЛБЦДЩК ЙЪ ВПЗПЧ ЧТХЮЙМ ЗМЙОСОПК ДЕЧХЫЛЕ УЧПК ДБТ, ъЕЧУ РПДПДЧЙОХМ Л УЕВЕ РМПУЛПЕ ВМАДП, ОБ ЛПФПТПН, УЛТАЮЙЧЫЙУШ, ЛБЛ ТБЛЙ, МЕЦБМЙ ЛБЛЙЕ-ФП УХЭЕУФЧБ, Й УЛБЪБМ:
- лБЦДЩК ЙЪ ЧБУ ПДБТЙМ ЬФХ ДЕЧХЫЛХ ЧУЕН, ЮЕН УЮЕМ ОХЦОЩН. фЕРЕТШ НПК ЮЕТЕД.
чЛМБДЩЧБС Ч НСЗЛХА ЗМЙОСОХА ЗТХДШ РЕТЧПЗП ТБЮЛБ, ПО УЛБЪБМ:
- ьФП ИЙФТПУФШ!
чУФБЧМСС ПУФБМШОЩИ ТБЮЛПЧ, ПО РТЙЗПЧБТЙЧБМ:
- ьФП ЛПЧБТУФЧП! ьФП ЪБЧЙУФШ! ьФП ЪБОПУЮЙЧПУФШ! ьФП РТЕДБФЕМШУФЧП!
- ъБЮЕН ЦЕ ФБЛПНХ ЮХДПЧЙЭХ ФБЛБС ЛТБУЙЧБС ЧОЕЫОПУФШ? - ЧПЪНХФЙМБУШ бЖТПДЙФБ.
- фЕН ЧЕТОЕЕ ПОБ РТЙЧМЕЮЕФ УНЕТФОЩИ! - УЛБЪБМ ъЕЧУ.
- чЕДШ ЙИ ЧЪЗМСД РПЧЕТИОПУФЕО. лТБУПФБ ДМС ОЙИ - ЛБЛ СТЛЙК УЧЕФ ДМС НПФЩМШЛПЧ. пОЙ МЕФСФ ОБ ОЕЕ Й ЗЙВОХФ.
уЛБЪБЧ ЬФП, ПО ПВОСМ ЗМЙОСОХА ДЕЧХЫЛХ, РТЙМПЦЙЧ Л ЕЕ ЗХВБН УЧПЙ ХУФБ, Й ЧЩДПИОХМ ЧПЪДХИ ЙЪ НПЗХЮЕК ЗТХДЙ.
зМЙОСОБС ДЕЧБ ПФЛТЩМБ ЗМБЪБ Й ХМЩВОХМБУШ.
- йДЙ ЛП НОЕ, рБОДПТБ! - УЛБЪБМ ъЕЧУ.
дЕЧБ ПВЕТОХМБУШ. "б ЮФП ЬФП ЪОБЮЙФ - рБОДПТБ?" - УРТПУЙМБ ПОБ.
- пДБТЕООБС ЧУЕНЙ! - ПФПЪЧБМУС ъЕЧУ. - лБЦДЩК ЙЪ ОБУ ЧМПЦЙМ Ч ФЕВС УЧПК ДБТ. оП С РТЙЗПФПЧЙМ ДМС ФЕВС ЕЭЕ ЧПФ ЮФП. - пО РПДОСМ УПУХД, ОБЛТЩФЩК ЛТЩЫЛПК, Й РПСУОЙМ:
- ьФП ФЧПЕ РТЙДБОПЕ.
- б ЛФП НПК ВХДХЭЙК НХЦ? - РПЙОФЕТЕУПЧБМБУШ рБОДПТБ.
- пО УЩО ФЙФБОБ. еЗП ЪПЧХФ ьРЙНЕФЕК. оБКДЙ ЕЗП Й ЧТХЮЙ ЬФПФ УПУХД ОЕРТЙЛПУОПЧЕООЩН.
рБОДПТБ ОБЫМБ ьРЙНЕФЕС. пО ВЩМ ЧПУИЙЭЕО ЕЕ ЛТБУПФПК Й УПЗМБУЙМУС ЧЪСФШ ЕЕ Ч ЦЕОЩ. уПУХД ЦЕ, ЛПФПТЩК ЧТХЮЙМБ ЕНХ рБОДПТБ, СЧЙМУС ДМС ьРЙНЕФЕС ОЕПЦЙДБООПУФША.
- пФЛХДБ ПО Х ФЕВС? - ЧУФТЕЧПЦЕООП УРТПУЙМ ФЙФБО.
- еЗП РЕТЕДБМ НОЕ ъЕЧУ.
мЙГП ьРЙНЕФЕС ЙУРХЗБООП ЧЩФСОХМПУШ. пО ЧУРПНОЙМ, ЮФП рТПНЕФЕК ХНПМСМ ЕЗП ОЕ ВТБФШ ПФ ъЕЧУБ ОЙЛБЛЙИ ДБТПЧ. чЪСЧ УПУХД, ПО ТЕЫЙМ, ЮФП РПУПЧЕФХЕФУС У рТПНЕФЕЕН, ЛБЛ ВЩФШ. рБОДПТБ ЦЕ ЧУЕ ЧТЕНС РПНОЙМБ П РТЙДБОПН, МАВПРЩФУФЧП ОЕ ДБЧБМП ЕК РПЛПС. дПЦДБЧЫЙУШ, ЛПЗДБ УХРТХЗ ХУОХМ, рБОДПТБ УОСМБ У УПУХДБ ЛТЩЫЛХ, Й ТБЪМЕФЕМЙУШ РП ЧУЕК ъЕНМЕ ФЕ ВЕДУФЧЙС, ЛПФПТЩЕ ВЩМЙ Ч ОЕН ЪБЛМАЮЕОЩ. тБОШЫЕ МАДЙ ЦЙМЙ УЮБУФМЙЧП, ОЕ ЪОБС ЪМБ, ЪБЧЙУФЙ, ЦБДОПУФЙ, ЗХВЙФЕМШОЩИ ВПМЕЪОЕК. фЕРЕТШ ЪМПН ОБРПМОЙМЙУШ Й ЪЕНМС, Й НПТЕ. оЕЪЧБОЩНЙ, ДОЕН Й ОПЮША РТЙИПДСФ Л МАДСН ВПМЕЪОЙ, УФТБДБОЙС. пОЙ РТЙИПДСФ ОЕУМЩЫОЩНЙ ЫБЗБНЙ, ФБЛ ЛБЛ ъЕЧУ МЙЫЙМ ЙИ ДБТБ ТЕЮЙ. лТЩЫЛБ УПУХДБ УОПЧБ ЪБИМПРОХМБУШ, Й ФПМШЛП ПДОБ ОБДЕЦДБ ОЕ ЧЩМЕФЕМБ ЙЪ ДПНБ ьРЙНЕФЕС.
1. п ЮЕН ЬФПФ НЙЖ?
2. лБЛ ДБООЩК НЙЖ ПВЯСУОСЕФ, ПФЛХДБ ВЕТХФУС ЧУЕ ОЕЧЪЗПДЩ Й ФСЗПФЩ ЮЕМПЧЕЮЕУЛПК ЦЙЪОЙ?
3. уПЗМБУОЩ МЙ ЧЩ У ХФЧЕТЦДЕОЙЕН ъЕЧУБ: "чЪЗМСД МАДЕК РПЧЕТИОПУФЕО. лТБУПФБ ДМС ОЙИ - ЛБЛ СТЛЙК УЧЕФ ДМС НПФЩМШЛПЧ. пОЙ МЕФСФ ОБ ОЕЕ Й ЗЙВОХФ?"
4. чЩ, ЧЕТПСФОП, УМЩЫБМЙ ЖТБЪХ: "оБДЕЦДБ ХНЙТБЕФ РПУМЕДОЕК?" лБЛ ЧЩ ЕЕ РПОЙНБЕФЕ? рПРЩФБКФЕУШ ПВЯСУОЙФШ, ЛБЛ УЧСЪБОБ ЬФБ ЖТБЪБ У НЙЖПН П рБОДПТЕ?
юБУФОБС УПВУФЧЕООПУФШ - ЬФП ЙНХЭЕУФЧП, ЛПФПТПЕ РТЙОБДМЕЦЙФ ЛБЛПНХ-МЙВП ЮЕМПЧЕЛХ, Й ПО НПЦЕФ ЧМБДЕФШ, РПМШЪПЧБФШУС Й ТБУРПТСЦБФШУС ЬФЙН.
чМБДЕФШ - ПВМБДБФШ ЧЕЭША, ЙНЕФШ ОБД ОЕК ЧМБУФШ, ОЕЪБЧЙУЙНП ПФ ФПЗП, ЗДЕ ОБИПДЙФУС ЮЕМПЧЕЛ Й УБНБ ЧЕЭШ. оБРТЙНЕТ, ЧЩ УЙДЙФЕ Ч ЛМБУУЕ, Б ЧБЫЕ РБМШФП ЧЙУЙФ Ч ЫЛПМШОПК ТБЪДЕЧБМЛЕ. й ОЙЛФП ОЕ ЧРТБЧЕ ЧПУРПМШЪПЧБФШУС ЙН.
рПМШЪПЧБФШУС - ЙЪЧМЕЛБФШ РПМЕЪОЩЕ УЧПКУФЧБ ЧЕЭЙ: ЛОЙЗХ - ЮЙФБФШ, ФЕМЕЧЙЪПТ - УНПФТЕФШ, ЛПУФАН - ОПУЙФШ, ЙЪ ЮБЫЛЙ - РЙФШ Й ФБЛ ДБМЕЕ.
тБУРПТСЦБФШУС - ЙЪНЕОСФШ УХДШВХ ЧЕЭЙ, ОБРТЙНЕТ, ДБТЙФШ, РТПДБЧБФШ, ХОЙЮФПЦБФШ.
рПДХНБКФЕ, ЮФП ЕЭЕ ИПФЕМПУШ ВЩ ЧБН ХЪОБФШ П ФПН, РПЮЕНХ ВМБЗПДБТС ПВЩЮБА ОЕ ЧУЕЗДБ ХДБЧБМПУШ ДПЗПЧПТЙФШУС. рТПДПМЦЙФЕ УЧПК УРЙУПЛ ЧПРТПУПЧ Ч ФЕФТБДЙ.

фЕНБ "ъБЛПО, РТБЧП". 5-К ЛМБУУ

лБЛ ЧПЪОЙЛМЙ ЪБЛПОЩ. йФБЛ, ОПЧЩЕ ЧТЕНЕОБ РТЙОЕУМЙ ОПЧЩЕ УРПУПВЩ ТЕЫЕОЙС ПВЭЕУФЧЕООЩИ РТПВМЕН, УРПТПЧ Й ЛПОЖМЙЛФПЧ. оБ УНЕОХ ПВЩЮБА РТЙЫМЙ РТБЧП Й ЪБЛПО. оП ЮФП ПЪОБЮБАФ ЬФЙ ДЧБ УМПЧБ? тБЪЧЕ ЬФП ОЕ ПДОП Й ФП ЦЕ? рПРТПВХЕН ТБЪПВТБФШУС.
оБ ХТПЛБИ НБФЕНБФЙЛЙ ЧЩ ОЕ ТБЪ ЧУФТЕЮБМЙУШ УП УМПЧПН "ЪБЛПО". чУРПНОЙФЕ, ЮФП ОБЪЩЧБАФ ЪБЛПОПН Ч ЬФПК ОБХЛЕ?
уОБЮБМБ РПЗПЧПТЙН П ЪБЛПОЕ. оЕЧПЪНПЦОП ФПЮОП УЛБЪБФШ, ЛПЗДБ ПО РПСЧЙМУС. уЮЙФБЕФУС, ЮФП РТЕДЫЕУФЧЕООЙЛБНЙ ЪБЛПОПЧ ВЩМЙ ДТЕЧОЙЕ БЗТПЛБМЕОДБТЙ. йИ УФБМЙ УПУФБЧМСФШ Ч IV-III ФЩУСЮЕМЕФЙСИ ДП ОБЫЕК ЬТЩ Ч нЕУПРПФБНЙЙ, еЗЙРФЕ, йОДЙЙ ОБ ПУОПЧЕ ЪОБОЙК П ТБУРПМПЦЕОЙЙ ЪЧЕЪД, ЪБИПДБИ Й ЧПУИПДБИ УПМОГБ Й МХОЩ. ч ЛБМЕОДБТСИ РП ДОСН ТБУРЙУЩЧБМПУШ, ЛПЗДБ Й ЮФП ДПМЦОЩ ДЕМБФШ ЪЕНМЕДЕМШГЩ. ъБ УПВМАДЕОЙЕН БЗТПЛБМЕОДБТЕК УФТПЗП УМЕДЙМЙ ЦТЕГЩ Й ОБЛБЪЩЧБМЙ ОБТХЫЙФЕМЕК. оП ЬФБ ЧЕТУЙС П РТПЙУИПЦДЕОЙЙ ЪБЛПОПЧ - МЙЫШ РТЕДРПМПЦЕОЙЕ. фПЮОП ЙЪЧЕУФОП, ЮФП ЪБЛПОЩ РПСЧЙМЙУШ ЧНЕУФЕ У ЧПЪОЙЛОПЧЕОЙЕН ОЕТБЧЕОУФЧБ УТЕДЙ МАДЕК Й ЪБТПЦДЕОЙЕН ЗПУХДБТУФЧБ. юЕН ЗМХВЦЕ УФБОПЧЙМПУШ ОЕТБЧЕОУФЧП УТЕДЙ МАДЕК, ФЕН ВПМШЫЕ ПОЙ ОХЦДБМЙУШ Ч ЪБЭЙФЕ ЦЙЪОЙ, УЧПЕЗП ЙНХЭЕУФЧБ. ъБЛПО УФБМ РТПУФП ОЕПВИПДЙН. пО НПЗ ЪБЭЙФЙФШ ЙОФЕТЕУЩ ПФДЕМШОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ, ЗТХРРЩ МЙГ, ЧУЕЗП ЗПУХДБТУФЧБ.
йФБЛ, ЪБЛПОЩ УЧПЙН ТПЦДЕОЙЕН ПВСЪБОЩ ТБЪЧЙФЙА ЮЕМПЧЕЮЕУЛПЗП ПВЭЕУФЧБ Й РПСЧМЕОЙА ЗПУХДБТУФЧБ. чУСЛЙК ТБЪ, ЛПЗДБ ФПФ ЙМЙ ЙОПК ОБТПД РЕТЕИПДЙМ ПФ ПВЭЙООПЗП УФТПС Л ЗПУХДБТУФЧХ, Х ОЕЗП РПСЧМСМЙУШ ЪБЛПОЩ. уБНЩНЙ ДТЕЧОЙНЙ ЙЪ ДПЫЕДЫЙИ ДП ОБУ УЮЙФБАФУС ЪБЛПОЩ РТБЧЙФЕМС ыХНЕТП-бЛЛБДУЛПЗП ГБТУФЧБ хТ-оБННХ, ЦЙЧЫЕЗП Ч 2112-2094 ЗПДБИ ДП ОБЫЕК ЬТЩ.
ъБЛПОЩ ХУФБОБЧМЙЧБМЙ РТБЧЙМБ РПЧЕДЕОЙС ЧП НОПЗЙИ ПВМБУФСИ ПВЭЕУФЧЕООПК ЦЙЪОЙ: ТБВПЧМБДЕОЙЙ, ЮБУФОПК УПВУФЧЕООПУФЙ, ВТБЛЕ, УЕНШЕ, ОБУМЕДПЧБОЙЙ, ВПТШВЕ У РТЕУФХРМЕОЙСНЙ. рТЙ ЬФПН ПДОЙ ЪБЛПОЩ ЪБЛТЕРМСМЙ УМПЦЙЧЫЙЕУС ПВЩЮБЙ, Б ДТХЗЙЕ, ОБПВПТПФ, ЙЪНЕОСМЙ ЙИ. ч ЮЕН ЦЕ ПФМЙЮЙЕ ЪБЛПОБ ПФ ПВЩЮБС?
пФМЙЮЙЕ ЧПФ Ч ЮЕН... пДОП ПФМЙЮЙЕ ЧЩ, ЧЕТПСФОП, ОБЪПЧЕФЕ УБНЙ. пВЩЮБА МАДЙ УМЕДПЧБМЙ ДПВТПЧПМШОП: ПОЙ УЮЙФБМЙ, ЮФП ДПМЦОЩ РПУФХРБФШ ФБЛ, ЛБЛ РПУФХРБМЙ ЙИ ПФГЩ Й ДЕДЩ. й ДЕМП ЧПЧУЕ ОЕ Ч ФПН, ЮФП ФПЗДБ МАДЙ ВЩМЙ ПЮЕОШ УПЪОБФЕМШОЩНЙ. рТПУФП Ч РЕТЧПВЩФОПН ПВЭЕУФЧЕ Х МАДЕК ОЕ ВЩМП ЮБУФОПК УПВУФЧЕООПУФЙ, ОЙЛФП ОЙЛПЗП ОЕ ХЗОЕФБМ. пВЭЙОПК ХРТБЧМСМ УПЧЕФ УФБТЕКЫЙО, РТЙОЙНБС ТЕЫЕОЙС УПЗМБУОП ПВЩЮБА. йНЕООП УФБТЕКЫЙОЩ ТЕЫБМЙ: ЛПНХ Й ОБ ЛПН ЦЕОЙФШУС, ЛПЗДБ РТПЧПДЙФШ РТБЪДОЙЛ РПУЧСЭЕОЙС Ч НХЦЮЙОЩ, ОБЛБЪЩЧБФШ ЙМЙ ОЕФ РТПЧЙОЙЧЫЕЗПУС, ЛПНХ ДПУФБОЕФУС МХЮЫЙК ЛХУПЮЕЛ ДПВЩЮЙ ПИПФОЙЛБ, НУФЙФШ ЙМЙ ОЕ НУФЙФШ ДТХЗПНХ ТПДХ, Б ФБЛЦЕ ТБЪТЕЫБМЙ НЕМЛЙЕ ЛПОЖМЙЛФЩ, ЛПФПТЩЕ ЧПЪОЙЛБМЙ ОБ РПЮЧЕ ПВЙД, Й НОПЗПЕ ДТХЗПЕ.
у РПСЧМЕОЙЕН ОЕТБЧЕОУФЧБ ОЙЛФП ОЕ ИПФЕМ ДПВТПЧПМШОП РПДЮЙОСФШУС Й УФБОПЧЙФШУС ТБВПН УЧПЕЗП УПУЕДБ, ПФДБЧБФШ ДЧЕ НЕТЩ ЪЕТОБ, ЕУМЙ ВТБМ ЧУЕЗП ПДОХ. б ЛБЛ ДЕМЙФШ ОБУМЕДУФЧП? б ЛБЛ ВЩФШ У ФЕН, ЛФП ХЛТБМ ЛБЛХА-ФП ЧЕЭШ? ъОБЮЙФ, ОБДП ЪБУФБЧЙФШ ЮЕМПЧЕЛБ РПДЮЙОЙФШУС. чПФ ЧБН Й ДТХЗПЕ ПФМЙЮЙЕ: ПВЩЮБК ПРЙТБМУС ОБ БЧФПТЙФЕФ ЧПЦДС Й УФБТЕКЫЙО, Б ЪБЛПО - ОБ УЙМХ ЗПУХДБТУФЧБ, ЛПФПТПЕ НПЗМП РТЙОХДЙФШ ЮЕМПЧЕЛБ, РТЙВЕЗОХЧ Л РПНПЭЙ УФТБЦОЙЛПЧ, ОБЪОБЮЙФШ УХТПЧПЕ ОБЛБЪБОЙЕ ЙМЙ ЪБЛМАЮЙФШ ЕЗП Ч ФАТШНХ. фТЕФШЙН ПФМЙЮЙЕН ВЩМП ФП, ЮФП Ч РЕТЧПВЩФОПН ПВЭЕУФЧЕ РТБЧЙМБ РЕТЕДБЧБМЙУШ ЙЪ ХУФ Ч ХУФБ, ЛТПНЕ ФПЗП, ЮБУФП ПОЙ ТПЦДБМЙУШ УФЙИЙКОП. ъБЛПОЩ ЦЕ УРЕГЙБМШОП ТБЪТБВБФЩЧБМЙУШ, МАДЙ УПЪОБФЕМШОП ЙИ УПУФБЧМСМЙ. вПМЕЕ ФПЗП, ЪБЛПОЩ ПВСЪБФЕМШОП ЪБРЙУЩЧБМЙУШ Й РПНЕЭБМЙУШ Ч ПВЭЕУФЧЕООЩИ НЕУФБИ, ЮФПВЩ П ОЙИ ЪОБМЙ ЧУЕ. фБЛ, ОБРТЙНЕТ, ЪБЛПОЩ иБННХТБРЙ ВЩМЙ ЧЩУЕЮЕОЩ ОБ ЮЕТОПН ВБЪБМШФПЧПН УФПМВЕ, УФПСЧЫЕН ОБ УБНПН ЧЙДОПН НЕУФЕ ДТЕЧОЕЗП чБЧЙМПОБ. ъБЛПОЩ ДПМЦЕО ВЩМ ЪОБФШ ЛБЦДЩК ЦЙФЕМШ ЗПУХДБТУФЧБ, ФБЛ ЛБЛ ПОЙ ХУФБОБЧМЙЧБМЙ РТБЧЙМБ РПЧЕДЕОЙС, ПВСЪБФЕМШОЩЕ ДМС ЧУЕИ. й ЬФП ЕЭЕ ПДОП ПФМЙЮЙЕ ЪБЛПОПЧ ПФ ПВЩЮБС. еУМЙ УПЧЕФ УФБТЕКЫЙО ЙОПЗДБ, Ч ЧЙДЕ ЙУЛМАЮЕОЙС, НПЗ ОБТХЫЙФШ ПВЩЮБК, ФП ЪБЛПОХ ДПМЦОЩ ВЩМЙ УМЕДПЧБФШ ЧУЕ Й ЧУЕЗДБ. ъБ ОЕЙУРПМОЕОЙЕ ЪБЛПОПЧ УХЭЕУФЧПЧБМБ ХЗТПЪБ ОБЛБЪБОЙС.
юЕН ЧЩ НПЦЕФЕ ПВЯСУОЙФШ, ЮФП Й Ч ДТЕЧОПУФЙ Й Ч ОБЫЕ ЧТЕНС ЪБЛПОЩ ПВСЪБФЕМШОП ЪБРЙУЩЧБАФ?
дТЕЧОЙЕ ЪБЛПОЩ ВЩМЙ ПЮЕОШ УХТПЧЩНЙ: РТЕУФХРОЙЛПЧ УБЦБМЙ ОБ ЛПМ, ЙН ПФУЕЛБМЙ ТХЛЙ, СЪЩЛ, ХЫЙ, ОЕТЕДЛП РТЙНЕОСМБУШ Й УНЕТФОБС ЛБЪОШ. й ЧУЕ ЦЕ РПСЧМЕОЙЕ ЪБЛПОПЧ - ЧЕМЙЛПЕ ДПУФЙЦЕОЙЕ ЛХМШФХТЩ. рПЮЕНХ? б ЧЩ РТЕДУФБЧШФЕ, ОБРТЙНЕТ, ЮФП ЛБЦДЩК ЫБИНБФЙУФ ЙМЙ ЛБЦДБС ИПЛЛЕКОБС ЛПНБОДБ ЙЗТБЕФ РП УЧПЙН РТБЧЙМБН. рПМХЮЙФУС ЙЗТБ? лПОЕЮОП ЦЕ, ОЕФ! вМБЗПДБТС ЪБЛПОБН МАДЙ ОБХЮЙМЙУШ УПВМАДБФШ ПВСЪБФЕМШОЩЕ ДМС ЧУЕИ ОПТНЩ РПЧЕДЕОЙС, НЙТОП ТЕЫБФШ УРПУПВЩ Й ЛПОЖМЙЛФЩ. еЭЕ ЪБЛПОЩ ПВЕУРЕЮЙЧБАФ УФБВЙМШОПУФШ Ч ПВЭЕУФЧЕ: ВМБЗПДБТС ЙН МАДЙ НПЗХФ ВЩФШ ХЧЕТЕООЩНЙ Ч ЪБЧФТБЫОЕН ДОЕ. оЕХЧЕТЕООПУФШ, ФТЕЧПЗБ ЧПЪОЙЛБАФ ФПЗДБ, ЛПЗДБ ЪБЛПОЩ ОБТХЫБАФУС. уПЧТЕНЕООЩЕ ЪБЛПОЩ ПВЕТЕЗБАФ МАДЕК ПФ ДЕКУФЧЙК, ЛПФПТЩЕ НПЗМЙ ВЩ РТЙЧЕУФЙ Л ЗЙВЕМЙ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ. й ЕЭЕ, ЙНЕООП ЪБЛПОЩ УРПУПВУФЧПЧБМЙ РПСЧМЕОЙА Х МАДЕК ЮХЧУФЧБ УРТБЧЕДМЙЧПУФЙ.
б ФЕРЕТШ ЧЩСУОЙН, ЮФП ЦЕ ФБЛПЕ РТБЧП.
ъБЗБДПЮОЩК НЙТ РТБЧБ. пДОПЪОБЮОП ПФЧЕФЙФШ ОБ ЧПРТПУ, ЮФП ФБЛПЕ РТБЧП, ОЕ ФБЛ РТПУФП. жЙМПУПЖЩ УРПТСФ ПВ ЬФПН ХЦЕ ФЩУСЮЕМЕФЙС. дЕМП Ч ФПН, ЮФП НЙТ РТБЧБ ЧЕУШНБ ЪБЗБДПЮОЩК. лОЙЗБ, Ч ЛПФПТПК ОБРЕЮБФБО ЪБЛПО, - ЬФП ЕЭЕ ОЕ РТБЧП. й УХДШС ФПЦЕ ОЕ РТБЧП. б ЗДЕ ЦЕ РТБЧП? нПЦОП МЙ ЕЗП ХЧЙДЕФШ?
рТБЧП - ЬФП ОЕ РТПУФП ЪБЛПО. рТБЧП - ЬФП УПЧПЛХРОПУФШ ЪБЛПОПЧ, ФП ЕУФШ ЧУЕ-ЧУЕ ЪБЛПОЩ, УХЭЕУФЧХАЭЙЕ Ч ЗПУХДБТУФЧЕ. уПВТБООЩЕ ЧНЕУФЕ, ПОЙ ПРТЕДЕМСАФ ИБТБЛФЕТ ЗПУХДБТУФЧБ: ЮШЙ ЙОФЕТЕУЩ ПОП ЪБЭЙЭБЕФ, ЛБЛПЕ ПОП - УРТБЧЕДМЙЧПЕ ЙМЙ ОЕФ, ЦЕУФПЛПЕ ЙМЙ ОЕФ РП ПФОПЫЕОЙА Л УЧПЙН ЗТБЦДБОБН. лБЦДЩК ПФДЕМШОП ЧЪСФЩК ЪБЛПО ОЕ ЧУЕЗДБ НПЦЕФ ПФЧЕФЙФШ ОБ ЬФЙ ЧПРТПУЩ, Б ЧПФ ЧУЕ ЧНЕУФЕ ПОЙ ПЮЕОШ НОПЗПЕ ТБУУЛБЦХФ П ФПН ЗПУХДБТУФЧЕ, Ч ЛПФПТПН ПОЙ УХЭЕУФЧПЧБМЙ ЙМЙ УХЭЕУФЧХАФ.
оП РПЮЕНХ РТБЧП ОБЪЩЧБЕФУС РТБЧПН? дБЧБКФЕ ЧПУРПМШЪХЕНУС ФЕНЙ ЪОБОЙСНЙ, ЛПФПТЩЕ ЧЩ РПМХЮБЕФЕ ОБ ХТПЛБИ ТХУУЛПЗП СЪЩЛБ. чЩДЕМЙН Ч УМПЧЕ "РТБЧП" ЛПТЕОШ. дБ, ЛПОЕЮОП ЦЕ, ЬФП - "РТБЧ". фПЗДБ ПДОПЛПТЕООЩНЙ УМПЧБНЙ ВХДХФ: РТБЧДБ, РТБЧЙМШОЩК, РТБЧДЙЧЩК. ъОБЮЙФ, Ч УБНПН РПОСФЙЙ "РТБЧП" ЪБЛМАЮЕОБ ЙДЕС УРТБЧЕДМЙЧПУФЙ Й РТБЧДЩ. дТХЗПЕ ДЕМП, ЮФП УРТБЧЕДМЙЧПУФШ ЧУЕНЙ РПОЙНБЕФУС РП-ТБЪОПНХ. фБЛ, ОБРТЙНЕТ, ГБТШ иБННХТБРЙ Ч РТЕДЙУМПЧЙЙ Л УЧПЙН ПЮЕОШ ЦЕУФПЛЙН Й ДБМЕЛП ОЕ УРТБЧЕДМЙЧЩН, У ОБЫЕК ФПЮЛЙ ЪТЕОЙС, ЪБЛПОБН РЙУБМ: "с ОБЮЕТФБМ ЬФЙ ЪБЛПОЩ, ЮФПВЩ ЧПУУЙСМБ УРТБЧЕДМЙЧПУФШ Ч УФТБОЕ, ЮФПВЩ РПЗХВЙФШ ВЕЪЪБЛПООЩИ Й ЪМЩИ, ЮФПВЩ УЙМШОПНХ ОЕ РТЙФЕУОСФШ УМБВПЗП". оП НЩ ЦЕ УЛБЪБМЙ, ЮФП ОЕФ ПДОПЪОБЮОПЗП ПФЧЕФБ ОБ ЧПРТПУ, ЮФП ФБЛПЕ РТБЧП. х ЬФПЗП РПОСФЙС ЕУФШ Й ДТХЗПЕ ЪОБЮЕОЙЕ. чУРПНОЙФЕ, ЧЕДШ НЩ ЕЗП ПЮЕОШ ЮБУФП ХРПФТЕВМСЕН, ЛПЗДБ ИПФЙН ОБУФПСФШ ОБ ЮЕН-ФП. "б С ЙНЕА РТБЧП..." - ОЕТЕДЛП ЗПЧПТЙФЕ ЧЩ ТПДЙФЕМСН, ДТХЗХ ЙМЙ РПДТХЗЕ. ъОБЮЙФ, Х ЬФПЗП УМПЧБ ЕУФШ ЕЭЕ ПДОП ЪОБЮЕОЙЕ: РТБЧП - ЬФП ФП, ЮФП ПРТЕДЕМСЕФ ОБЫЙ У ЧБНЙ РТБЧБ. лБЛПЕ ЪБЗБДПЮОПЕ РПОСФЙЕ "РТБЧП"!

чПРТПУЩ Й ЪБДБОЙС
1. лПЗДБ РПСЧЙМЙУШ РЕТЧЩЕ ЪБЛПОЩ?
2. рПРЩФБКФЕУШ ПВЯСУОЙФШ, У ЮЕН УЧСЪБОП РПСЧМЕОЙЕ ЪБЛПОПЧ?
3. оБЪПЧЙФЕ ФТЙ ПВСЪБФЕМШОЩИ ХУМПЧЙС УХЭЕУФЧПЧБОЙС ЪБЛПОБ. рПЮЕНХ ВЕЪ УПВМАДЕОЙС ЬФЙИ ХУМПЧЙК ЪБЛПО ОЕ ВХДЕФ ЪБЛПОПН?
4. юЕН ПФМЙЮБАФУС ЪБЛПОЩ ПФ ПВЩЮБЕЧ?
5. нПЗМЙ МЙ ЪБЛПОЩ РПСЧЙФШУС ДП ЙЪПВТЕФЕОЙС РЙУШНЕООПУФЙ?
6. юФП ФБЛПЕ РТБЧП? юЕН ПФМЙЮБЕФУС ЪБЛПО ПФ РТБЧБ?
7. уХЭЕУФЧХЕФ МЙ УЧСЪШ НЕЦДХ РПСЧМЕОЙЕН ЮБУФОПК УПВУФЧЕООПУФЙ, РПСЧМЕОЙЕН ЪБЛПОПЧ Й ЪБТПЦДЕОЙЕН РТБЧБ?
8. нЩ ЧЩСУОЙМЙ, ЮФП ВМБЗПДБТС ЪБЛПОБН МАДЙ ОБХЮЙМЙУШ ГЙЧЙМЙЪПЧБООП ТЕЫБФШ УРПТЩ Й ЛПОЖМЙЛФЩ. рПРЩФБКФЕУШ ПВЯСУОЙФШ, РПЮЕНХ ЬФП ВЩМП МЕЗЮЕ УДЕМБФШ У РПНПЭША ЪБЛПОПЧ, ЮЕН У РПНПЭША ПВЩЮБЕЧ.
9. рТЙЧЕДЙФЕ РТЙНЕТЩ, Ч ЛБЛЙИ ЪОБЮЕОЙСИ ХРПФТЕВМСЕФУС РПОСФЙЕ "РТБЧП".

еЧЗЕОЙС лптпмшлпчб,
оБДЕЦДБ ухчптпчб,
ЛБОДЙДБФЩ РЕДБЗПЗЙЮЕУЛЙИ ОБХЛ

Обычай - это исторически возникшее стереотипное правило поведения, которое воспроизводится в какой-либо социальной группе или обществе и становится для его членов привычным. В основе обычая лежит детализированный образец поступков в конкретной ситуации, например, каким образом относиться к членам своей семьи, как разрешать конфликты, как выстраивать деловые отношения и т.п. Устаревшие обычаи чаще всего сменяются с течением времени новыми, более соответствующими современным требованиям.

«Обычай старше закона», - так утверждает словарь Ушакова. Давайте рассмотрим и попытаемся определить, что они собой представляют в разных сферах общественной жизни.

Всегда ли поведенческий образец становится обычаем?

Как уже упоминалось выше, обычай предполагает наличие поведенческого образца. Но последний не всегда может выступать в роли правила поведения, так как каждый человек имеет возможность выбирать один из возможных способов действия в зависимости от своих интересов, целей или задач.

А обычаев формируются только при соблюдении условия стереотипности и привычности конкретного образца поведения человека в сложившейся ситуации. Если следование обычаю естественно и не требует наличия механизма принуждения или контроля над выполнением, то он становится социальной нормой поведения.

Пример возникновения правового обычая

Если обычай - это закрепившийся стереотип поведения, который санкционируется государственной властью, - значит, он получил статус правового.

Формирование правовых обычаев происходит в результате многолетнего опыта (и этим они заметно отличаются от писаного права). Например, на создание системы права у народов Кавказа (относящихся к РФ) оказало огромное влияние не только российское законодательство и нормы шариата, но и многовековые традиции горцев.

К ним, безусловно, можно отнести почитание старших в семье (с чем, между прочим, связывают и знаменитый феномен долгожительства кавказцев). Или, например, обычай, ограничивающий в семье контакт между людьми, имеющими разное кровное родство (невестка со свекром в доме не могут встретиться даже случайно) - все эти нормы обычаев приобрели статус правовых, закрепившись в законодательстве.

Став правовыми, обычаи получают и юридическое значение: то есть суд или иной государственный орган может ссылаться на них как на источник права.

Если же они не поддерживаются государственной властью, то остаются на уровне бытовых норм поведения. Например, обычай на Кавказе, запрещенный официально, но фактически продолжающий существовать, или национальный обычай славян «обмывать» каждое значимое событие в семье или на работе, с которым также пока безуспешно борется закон.

Что такое правовой обычай: пример

Кстати, обратите внимание на то, что санкционирование правового обычая осуществляется в виде отсылки именно к нему, а не к его текстуальному закреплению в законе. Если же закрепление состоялось, то источником права становится не обычай, а нормативный акт, в котором он воспроизведен.

Как пример можно привести неписаный порядок, который в свое время был выработан в представительных органах власти: право открытия первого заседания новоизбранного парламента предоставлялось старейшему по возрасту депутату. В новой Конституции РФ (ч. 3 ст. 99) данный обычай получил правовое подтверждение и, соответственно, высшую законодательную силу.

Взаимодействие права и обычаев

Отдельно стоит рассмотреть отношения между и существующими в любом обществе обычаями. Как взаимодействуют законодательно закрепленные правила и народные обычаи, присущие отдельным социальным группам или слоям общества?

Чаще всего такие взаимоотношения сводятся к нескольким основным вариантам.

• Полезные для государства и общества обычаи поддерживаются юридическими нормами и для их реализации создаются условия (уважительное отношение к старшим, забота о детях, приоритеты в имущественных отношениях и т. п.).
• Юридические нормы периодически служат и для вытеснения вредных для общества обычаев, таких как, например, неумеренное потребление алкоголя или, у отдельных народностей, калым, кровная месть, выкуп невесты и некоторые нормы шариата. Существуют обычаи, связанные с расовой или религиозной нетерпимостью, которые естественно отсекаются государством.
• В некоторых же случаях юридические нормы безразличны к обычаям, в основном, если они касаются межличностных отношений или бытового поведения.

Примеры законодательного закрепления народных обычаев

После того как обычай приобретает правовой характер и его соблюдение обеспечивается государственным механизмом контроля, он получает более устойчивое положение.

В качестве примера можно привести древние обычаи, характерные для общинного строя в российских деревнях. Они до начала 20 в. лежали в основе нормативно-правовых актов землепользования и земельных отношений. Все споры, возникавшие в процессе пользования наделом, решались на деревенском сельском сходе, а в суд обращались лишь в случаях, когда одна из сторон считала, что вынесенное решение несправедливо.

Принцип решения в суде таких, например, вопросов, как потрава посевов, перекос (нарушение межи во время косьбы), засев соседнего клина и др. в основном был продиктован именно обычаями возмещать нанесенный ущерб равным действием или определять ему цену: «ты засеял мою полосу, а я засею твою», «за урожай зерновых, собранный с самовольно засеянного клина - 8 копен хозяину, а 8,5 - за работу».

Взаимоотношение гражданского и обычного права в России

Правда, в судебной практике Российской Федерации в наше время редко применяются ссылки на так как до сих пор еще не сложилась окончательно и не просуществовала достаточное время стабильная правовая система, а общественное сознание продолжает меняться, что мешает созданию системы устоявшихся обычаев, которые могут быть источником права.

Зато в стране интенсивно развивается практика заключения гражданско-правовых договоров, основанных на соблюдении обычных норм, практикуется также и формирование подобным образом корпоративных кодексов. Обычай - это источник права, который применим в первую очередь в области так как там участники правовых отношений имеют определенную свободу выбора.

Что такое обычаи делового оборота?

Как уже было сказано выше, правовой обычай получил возможность наиболее широкого распространения в гражданском праве. Гражданский Кодекс РФ определяет, что обычай делового оборота - это устоявшееся правило поведения, повсеместно применяющееся в той или иной области предпринимательской деятельности, не предусмотренное законодательно и вне зависимости от того, фиксировалось ли оно в каком-то документе или нет.

Например, каждый понедельник на предприятиях в России принято проводить планерки, проезд в маршрутном такси в большинстве городов страны оплачивают сразу при входе, а в Иркутске, наоборот - при выходе или во время переговоров, проходящих в кафе или ресторане, если это не оговаривается дополнительно, дамы за себя не платят. К таким обычаям можно отнести и рукопожатие, подкрепляющее итог какой-либо договоренности и юридическую силу, которая есть у расписки, заверенной лишь подписью и т. п.

Развитие предпринимательства явилось толчком для возникновения новых правил в ведении бизнеса и обычаев делового оборота. Они дополняют имеющиеся законодательные акты в тех случаях, когда последние не могут полностью удовлетворить потребности какой-либо сфер деловых отношений. Так, в упоминается, например, что выполнение обязательств должно в точности соответствовать требованиям закона или правовых актов, а в случае отсутствия таковых - обычаям делового оборота. Аналогичную ссылку имеет и ст. 82, содержащаяся в Таможенном кодексе РФ.

Как сосуществуют многонациональные обычаи в России?

Народы, населяющие Россию, представляют собой множество этнических групп, имеющих разную культуру, традиции и обычаи. Это положение на протяжении всей истории государства диктовало потребность учитывать и национальный фактор при правовом регулировании.

В разное время отношение государства к возможности применения норм обычаев было разным: от следования принципу свободного развития национальных меньшинств до определения уголовной ответственности за принятие решений, исходящих из обычаев коренного населения.

Но в России, независимо от официальной позиции, всегда существовали традиционные правовые системы, создавая временами ситуацию двойного регулирования. Кстати, она сохранилась и до нынешнего времени, правда, перейдя на новый уровень взаимодействия между позитивным (государственным) и традиционным правом.

Заключение

Как видно из сказанного выше, обычай - это стереотип поведения, который может оказаться и источником права. Обычаи видоизменяются: часть из них привносится социальной практикой, некоторые - навязываются определенными слоями общества, некоторые - устаревают и отпадают.

Обычаи выступают в роли нормы, дополняющей закон, а также указателей должного и возможного в жизни каждого члена общества, они создаются людьми, и применение их способствует подъему уровня правовой культуры, а также накоплению опыта отношений между гражданами государства, стремящегося к установлению всесторонней демократии.

Термины-категории «обычай и закон», сформировавшиеся в лексическом и смысловом значении задолго до появления государства, с появлением христианства в X в. стали испытывать смысловые деформации. Очень важно установить содержание этих понятий в догосударственный период. Это, в свою очередь, связано с пониманием сути обычного права, вопрос о котором был всегда достаточно дискуссионным. В последние годы полемика вокруг обычного права серьезно расширилась. Трактовка обычаев и обычного права в стиле дореволюционных авторов типа В.Ф. Владимирского-Буданова или В.И. Сергеевича к настоящему времени утратила всякую перспективу и постепенно пересматривается. При этом возникают новые споры и проблемы.50 Вопрос связан с оценкой введенных в литературу новых правовых понятий и оценок состояний архаического права. Очень важен тезис ведущих отечественных лингвистов В.В. Иванова и В.Н. Топорова о существовании в догосударственный период явления, 49

Там же, с. 70. 50

В настоящее время для истории права, так же как в XIX в., важно разграничение понятий «обычай» и «обычное право» и определение сути самого обычного права. Сейчас, так же как и раньше, распространено тавтологическое понимание этих категорий (см.: Мартинсон-Гнидкин А. Государственное опровержение лжеучений об обычном праве и правовом отношении. М. 1906, с. 149, 153).

187 названного «предправом».152 Хотя на эти выводы в последние годы обращали внимание, впрочем - достаточно редко, юристы, историки, этнографы, значение данного явления по сей день в должной мере не оценено для характеристики догосударственного правового состояния. Понятие предправа появилось, конечно, не без влияния западных исследований, которые использовали его для оценки архаических правовых состояний. Однако В.В. Иванов и В.Н. Топоров внедрили его в отечественную литературу, дополнили и обеспечили установление научного открытия. В этом они значительно опередили этнографов, историков права и других исследователей архаического периода. Значение категорий для истории права в том, что расширяется сфера нормативности первобытного общества, преодолевается упрощенное деление на право и мораль, по-новому определяется структура начальной нормативности и ее соотношение с обычным правом.

Упрощенная схема в понимании обычного права из работ дореволюционных историков «дожила» до нашего времени. Ее суть заключается в том, что обычное право представляет собой совокупность догосударственного правового состояния, кроме него ничего нет. Причем, очень широко распространено мнение об идентичности обычая и обычного права. В.И. Сергеевич, например, утверждал, и эта позиция была свойственна всему его творческому пути, что в летописных известиях IX-X вв. обычай и закон были идентичными явлениями в силу их примитивного понимания. Это просто «свойственное древнему языку многословие».153 Отсюда и рождалось, и продолжает существовать сведение в единое целое всей догосу- дарственной нормативности.

Для серьезных аналитиков было ясно, что первобытная нормативность очень разнообразна. В первую очередь это относится к религиозной сфере.154 И.Н. Срезневский еще в середине XIX в. показал, что отдельную область архаической нормативности представляют ритуалы в религиозной сфере. Даже строительство языческих храмов у славян имело определенную систему, т.е. было регулировано правилами и нормами. Языческое богослужение также подчинялось определенным правилам. Эти области были тесно связаны с другой сферой нормативности - мифологией, также устанавливавшей нормативы поведения и общежития. Вся эта совокупность представляла собой определенную догосударственную систему.155 Можно констатировать, что градация в подходах к древней нормативности наметилась в отечественной филологической и исторической литературе еще в середине XIX в. Но в трудах историков права XIX в. доминировала тенденция сведения всего богатства норм только к обычному праву, а еще хуже - просто к обычаям. Немудрено, что на современном этапе пересмотра отношения к обычному праву, груз старых преде ґавлений дает о себе знать. В сборнике по истории обычного права последних лет известный автор по теории государства и права Г.В. Мальцев справедливо указал на необходимость понимания разницы между обычаем и обычным правом, но при этом сохранил представления о «слитности» этих понятий. Регулятивная роль отводится именно обычаю, а не обычному праву, обычай считается нормативным, следовательно разница между явлениями исчезает.156 Подобные подходы к вопросу ведут к последствиям, которые четко охарактеризовал другой участник издания - Р. Куадже. Он справедливо отметил преобладание упрощенного представления по схеме: обычай - это отдельная норма, обычное право - это совокупность норм.157 Между тем, как в зарубежной, так и в отечественной науке, пересмотр таких представлений связан с пролонгацией права в архаическую древность, в результате чего оно предстает в ней как сложная система, отнюдь не ограниченная совокупностью обычаев. При этом возникает понимание «системы древних нормативных уровней».158 В новых подходах изменяется вся совокупность отношений права, государства и культуры.159 Возникновение права теряет связь с государством и «приобретает» связь с культурой. Вместе с тем подмена обычаев обычным правом или их тавтологичность продолжают иметь место в литературе.160 В ряде случаев различия обычного права и законодательства рассматриваются по линии принуждения: «психического» в первом варианте и «физического» со стороны государства. Хотя в данном случае имеется в виду уже государственное время, а не состояние права в архаический период.

В связи с введением в науку понятия «множественной нормативности» в архаический период возник вопрос о градации и характеристике нормативных древних регуляторов. При достаточной спорности вопроса к ним относят в настоящее время обычаи, ритуалы, традиции, табу, мифы. У разных авторов сама классификация выглядит различно, а самое главное - нет пока единого основания для разграничения системы регуляции. В результате в такой системе понимания обычаи вновь выступают то как тип поведения, то как тип нормативного регулятора. В первом случае обычай считается «стереотипной формой поведения», имеющей практическое значение. Ритуал мыслится как «чисто знаковая форма поведения», «не имеющая непосредственного практического значения». Традиция понимается совсем не ясно.161 При такой проблемносте и дискуссионности понятий особое значение имеют позиции, которые связывают множественность

состояний «предправа» с характером его нормативности. Иными словами, все составляющие предправа являются носителями определенных регулятивных норм, усвоенных и обязательных в архаическом обществе. Ритуал «связывает» поведение индивидов или групп с признанными правилами, нарушение которых вызывает негативные реакции. Ритуал «требует» соблюдения обрядовых правил при рождении ребенка, совершении похорон и т.д. Он несет регулятивную функцию в конкретной жизни.162 Как показал Д.К. Зеленин на примере русской мифологии о «неправильно умерших», эти ритуально-мифологические требования содержат целую систему правил-нормативов о похоронах, поминально-бытовых действиях и обрядах, нарушать которые было нельзя из-за мести со стороны такого рода

Хотя в настоящее время полинормативность догосударственного общества признается практически всеми, оценки в отношении связи с моралью и особенно обычным правом авторы дают различные. А.И. Першиц полагает развитие норм права и морали на древнем этапе как относительно целостный процесс.163 Здесь главный вопрос какой характер носит начальная полинормативность архаического общества, как мораль «сопоставляется» с правом. Однако зачастую полинормативность считают единым комплексом обычного права. Ю.И. Семенов выдвинул мнение о «поэтапном» развитии множественности нормативов. В догосударственный период развитие идет по «нарастающей»: сначала возникает табуитет, затем - мораль, наконец - обычное право и право. Последнее представляет уже государственный продукт.164 Полученная схема - чисто логическая и «приспосабливает» старые классовые воззрения к новой ситуации. Не случайно в статье нет никаких ссылок на конкретные источники, нет источниковедческого обоснования и рассуждения носят предположительный характер. Источников из древнего периода действительно мизерное число. Тем важнее языковые данные. Вряд ли могут возникнуть сомнения и в том, что табуитет, мораль и обычное право могут сосуществовать одновременно. Более обоснована версия Х.М. Думанова и А.И. Першиц, которые считают, что множественность и разноплановость нормативности в архаическом обществе (ритуал, мораль, этика, обычаи и т.д.) настолько явственны, что создается «невозможность» применения к древнему обществу только понятия обычного права. Его нормативность значительно шире и авторы ис- пользуют для характеристики понятие «предправо», которое В.В. Иванов и В.Н. Топоров применяли еще в 60-е гт. прошлого века.

Состояние вопроса о полинормативности и праве в архаический и догосударственный периоды требует основательных монографических исследований совместными усилиями этнографов, языковедов, историков, религиоведов и историков права. Роль последних связана с категорией обычного права, по поводу которого нужно иметь в виду следующее.

Аксиомой должен быть факт, что исходящее от государства законодательство по сути своей не может быть обычным правом. Оно может быть только государственным законодательством, независимо от использования до государственных традиций. В государственном законе проявляется новое качество: он распространяется на всю территорию, независимо от местных порядков. Вполне обоснованы указания в литературе о появлении общеобязательности и государственной принудительности. При этом характеристика предправа будет меняться по мере изучения вопроса.

Под обычаем целесообразно понимать фактический поступок, который становится повторяемым в силу практической традиции. Обычаи могут возникать и в XV-XVI вв. и значительно позднее. Примером древнего обычая в «племенной период» может служить обмен невестами между различными родственными обществами, где переговоры об условиях проводились и возглавлялись старейшинами или служителями культа. Это становится обязательной практикой, это - обычай. Обычай это действие, а не норма. Нормой обычного права правило поведения становится в древнем обществе тогда, когда оно абстрактно фиксируется в устной или письменной форме и становится отвлеченной от практики. Совокупность просто обычаев есть только совокупность определенных действий, одобряемых или запретительных со стороны «нормативной идеологии». Совокупность обычаев как действий не может быть обычным правом. Обычное право в догосударственный период безусловно влечет определенное принуждение родовых или племенных властей. И все же главный его признак проявляется в нормативности. В дореволюционное время Ф.И. Леонтович справедливо отметил, что обычное право это бытовая форма права, которая является нормативно обязательной в силу общего сознания и убеждения в его обязательности.165 Кровная месть как нормативное установление в догосударственный период - это обычное право, а не обычай. Она обязательна и за отказ от нее могут иметь место «догосударственные санкции»: бойкот коллектива, принуждение в форме общественного презрения, а возможно и лишение покровительства родственного коллектива. В этой связи не случайно при переходе в государственное состояние характер кровной мести меняется и она становится альтернативной, а не обязательной (ст. 1 Кр. Пр.). Можно полагать, что обычное право существовало и в письменной форме, хотя вопрос о древней письменности славян очень полемичен. При любых обстоятельствах обычное право представляет собой явление фиксированное. Материальная фиксированность выражается в существовании размеров эквивалентов в форме выкупа за невесту, компенсаций за преступления, размеров приданого и т.д.

В сравнении с обычным правом «предправо» - явление более широкое и сложное. Оно включает жесткие обязанности религиозных ритуалов, правила религиозных гимнов, многочисленных установок, связанных с понятием «должного». Ф.И. Леонтович указал на существование многочисленных и разнообразных «нормативных терминов» для характеристики древних правил: обычай, покон, старина, предание, пошлина и т.д.166 В контексте этого термин «право» рождается у славян задолго до государства и его содержание связано с религиозно понимаемой справедливостью. Интересно, что отличия обычного права от более широкой нормативной системы древности также отмечались Ф.И. Леонтовичем, который выделил несколько источников нормативных установлений в древний период: обычаи предков, правду, законы богов, отделенные от других обычаев и законов.167

В древнем чешском эпосе о Любуше есть выражение «судить по закону правды», что констатирует существование наряду с обычным правом системы морально-нравственных нормативов. По этому поводу историк права Н. Загоскин писал о существовании у древнейших славян «общего духовного первоисточника, из которого нормы обычного права черпали свое содержание».168

Современные западные и отечественные авторы включают в нормативные по сути мифы и ритуалы как социальные, так и бытовые правила- нормативы, правила межличностного общения. Из этой системы правил оформляется в древности понятия табу, запреты, понятия «священного и нечистого».169 В свое время Ф. Леонтович привел интересные доказательства в пользу существования у славян более широкой нормативности в сравнении с обычным правом. Существовали запреты на браки с определенной степенью родства, исходящие из религиозных установок. Обычное право древности не охватывало всю совокупность разнообразия правил семейных языческих отношений. В IX в. изживается институт многоженства. До принятия христианства моногамные семейные отношения регулировались обычным правом. Однако в реальной жизни полигамия существовала не на уровне обычного права, а как фактическое дозволенное событие. Полигамия вызывала определенные последствия (дети, наследство), к ним относились по определенным правилам, но вне стандартных установок обычного права.170

В государственный период Древней Руси государственная идеология стремится изменить соотношение обычаев с системой законодательных установлений, признаваемых государством и христианской идеологией единственно возможными.

«Закон и обычай», соседствующие на древнем этапе, должны были означать какие-то различия. Вероятнее всего, эта разница заключалась в более строгой обязательности закона. Очень возможно, что закон был наиболее приближен к религиозным установкам, столь важным в древности, тогда как обычай отражал практику и обряды регионального уровня. Для истории права в этом плане источники совершенно отсутствуют, нужны специальные лингвистические исследования. Некоторые летописные факты позволяют иметь вероятностные суждения. В договоре с греками 944 г. (ст. 13) предписывается имущественная ответственность для состоятельных людей в случае совершения ими убийства. Ситуация закреплена на уровне переходного времени от обычаев к жесткой нормативной системе правил, хотя термин закон здесь и не употребляется. Однако более поздняя

Тверская летопись содержит при пересказе текста приписку, что делается это «по закону»: часть имущества «по закону возьмет ближний убитого».74 Современное понимание кровной мести, языческих ритуалов, порядка наследования как однозначно обычаев недостаточно точно отражает ситуацию XI-XII вв. В X-XI вв. эти «обычаи» принудительно включались государственной властью в государственное законодательство и становились «законами». В XI в. при создании правовых сборников санкционировалась, видоизменялась и запрещалась кровная месть, принудительно изменялся старый порядок наследования, менялся традиционный порядок займов и т.д. Борьба с обычаями, в том числе путем включения их части в признаваемую государством правовую сферу, в эту эпоху стала важной го- сударственно-правовой функцией. «Угодные» обычаи включаются в систему законодательства. В XIV в. летописи указывают, что действие может стать «законным обычаем» при соответствующих стандартах, при отсутствии этого - беззаконным.75 Не столь многочисленные упоминания в X в. «закона и обычая» и в последующем XI столетии практически всегда связаны с их противопоставлением другим нормативам. В договорах с Византией это противопоставление «закона русского» греческому (ст. I).76 Как «закон Божий» термин присутствует в церковных уставах Владимира (ст. 5) и Ярослава (ст. 8).77 В светских оттенках термин направлен на разграни- чение коллизий светского и церковного законодательства. Употребление в таком светском смысле связано с недавней еще языческой стариной, когда закон означал исходящий сверху норматив не связанный с христианской идеологией. Иногда употребление термина закон носит в уставах характер смешанного светско-церковного понимания, поскольку на этом этапе разделение этих двух правовых направлений было почти невозможно. Наиболее весомое влияние византизма на употребление слова-термина закон в X в. проявилось в усилении придания ему свойства установленно- сти государственной властью. Но это в определенной степени совпадает со значением термина во время языческое. В византийских правовых текстах, в Кормчих книгах слово-термин употребляется в смысле правовых установлений византийских царей. Можно сказать, что колебания смыслов термина в русских текстах происходит под влиянием как национальных, так и греческих веяний. Переведенные на русский язык к началу XII в. с греческого «Пандекты» Никона Черногорца содержали огромное число упоминаний термина закон и его производных исключительно и только в смысле установлений государства. О законе как «законе Божьем» упоминания в памятнике крайне минимальные. Отсюда следует, что русская юридическая среда в XII в. хорошо представляла разницу в понимании

74ПСРЛ.Т. 15. М. 2000, с. 41. 75 ПСРЛ. Т. 6. М. 2000, с. 151.

ПРП. Вып. первый, С. 77

Там же, с. 242, 245. 78

Там же, с. 200, 262,268 . ;, - термина греками, несмотря на перемещение его смысла в национальном употреблении в контекст «закона Божьего». Для обозначения церковных установлений в «Пандектах» используется набор специальных терминов - канон, заповедь, правило и т.д. По отношению к этим терминам закон имеет более обязательное и более жесткое значение. В некотором смысле перемещение термина закон в вариант «закон Божий» на этапе ранней государственности было вызвано стремлением русской христианско- юридической среды к усилению значения религиозных установлений. Но при этом на протяжении всего дальнейшего периода сохранилось понимание государственно-нормативного его значения. И.И. Срезневский, например, указывал на факт XIII в. в Ипатьевской летописи, где польский закон понимался как карательное и властное установление: закон у ляхов «челяди не бити, но лупяху их».171 В XIV в. при проведении судебной реформы в Новгороде прекрасно осознавались отличия суда «по закону греческому» и суда по «закону Евангелия».172 В то же время на уровне практической лексики термин закон вытесняется в период средневековья понятием «правда». На весь средневековый период антиподом термина не является, как следовало бы логически, его производное - беззаконие. «Беззаконие» противопоставляется понятию «правда», более широкой категории нравственно-морально-правового характера, нежели чисто юридическое.

Сказанное выше относится к раннегосударственному периоду с существованием письменных текстов, в том числе юридических. Однако для архаичной праславянской эпохи с отсутствием письменных текстов историки права не располагают материалами для анализа интересующих нас понятий. Поэтому осознание правовых процессов архаической древности может дать языковый анализ. Основные наблюдения о значении и различиях слов-терминов закон и обычай в архаической древности принадлежит лингвистам. На базе их исследований можно сделать логические заключения о нормативной обязательности закона и обычая.

Отечественные исследования проходят не без влияния зарубежной лингвистики.

В работе французского лингвиста Э. Бенвениста обосновывается концепция, согласно которой понятие «закон», означающее правило, установленное свыше, как и понятие «право», которое будет рассмотрено в дальнейших главах книги, возникло на уровне индоевропейской общности и было направлено на упорядочение окружающего ми-

ра. Появление такого понимания можно относить ко времени 2-3 тыс. лет до н.э. Понимание закона в древнем санскрите связано с поддержанием порядка. В группе индоевропейских языков понятие закона связано с «основанием» и волей богов.173 С этими положениями согласуются позиции отечественных лингвистов. Отмечается, что возникновение концепта «закон» (т.е. нормативная установленность понятия) относится к стадии индоевропейской общности, т.е. по крайней мере - к глубоким векам до нашей эры. В архаическом сознании «концепт закона» тесно связан с пониманием его как способа достижения другого концепта - «концепта порядка». При помощи последнего в архаическом сознании устроен и упорядо-

чен окружающий мир. Следовательно, важнейшая функция понятия «закон» уже с момента возникновения направлена на упорядочение окружающего мира и связано с сакральностью. Такой подход возможен лишь на стадии некоторого «философского» осмысления мира, на некоторой сложной стадии развития человеческого мышления и общества. Важно, что для достижения «порядка», «концепт закона» логически и неизбежно предполагает известные ограничения действий человека. Это соотносится с божественными запретами, с общей религиозной концепцией мира. Таким образом, понятие «закон» было известно славянам еще во времена праславянской общности, оно значительно древнее государства и в своем возникновении никак с ним не связано. Связь закона с религиозными воззрениями у славян прослеживается для догосударственной эпохи даже по письменным источникам. Еще в середине XIX в. историк В. Никольский отмечал эту связь на примере чешского эпоса, где закон IX в.

был равнозначен «закону вечных богов».

Немаловажно, что в группе германских языков и в группе славянских языков происхождение термина-слова закон имеет некоторые различные основания, хотя все эти языки и относятся к индоевропейской группе. В западноевропейских языках происхождение исходит от латинского «leg», что означает явное внешнее, привнесенное от латыни становление семантики понятия. В славянских и древнерусском языках вопрос вызывает достаточные споры. В одной версии происхождение слова закон связано с корнем «кон», означающем в славянских языках «основание». В другом понимании происхождение связано с преемственностью от греческого языка. Нельзя, правда, исключать и возможность комплексного влияния двух направлений. Еще в XIX в. в литературе имелись ссылки на то, что древнеславянское слово закон в смысловом значении связано с греческим «уоцо87

в форме церковнославянского. Если следовать версии А. Мейе, то терми- ны-слова «закон и обычай» вошли в состав этого языка, не изменяя смысла и сути языческого догосударственного периода. Эта сторона смыслового значения терминов безусловно отразилась в договорах с греками X в.

На наш взгляд, трудности в определении смысла и происхождения термина закон в договорах X в. связаны, помимо филологических проблем, с развитием правовых тенденций. В X в. сталкиваются несколько тенденций вокруг этого понятия: изменение смысла в связи с влиянием христианства, угасание векового языческого догосударственного значения, взаимосвязь с государственно-правовыми византийскими представлениями. Какая из них преобладала в лексике договоров определить действительно трудно. Аргумент о «слабом развитии письменности» в X в. вряд ли имеет твердые основания. Известный филолог Б.А. Ларин полагал, что высокая письменная культура Руси в XI в. не могла «быстро» возникнуть после принятия христианства в конце X в. Он считал возможным появление письменности у славян за несколько веков до принятия христианства.175 Вокруг типа языка договоров велась серьезная полемика, является ли он церковнославянским или древнерусским. Все это ставит преграды в определении византийского и древнерусского в термине закон.176 Однако возможно достаточно точно определить логически-смысловое значение юридических терминов. М. Фасмер, определяя слово закон, пишет о его распространении во всех славянских языках, т.е. справедливо связывает возникновение с пра- славянской общностью. Его происхождение он связывает со значением «кон», «искони», что в первооснове означает «начало». К праславянской основе относится и слово «обычай», распространенное во всех славянских языках.177 По нашему мнению, обычай в происхождении связан со словом «общий», которое отражает характер и способ действия людей. В договоре с Византией 944 г. записано, что «обычаи послы» - эго общие послы.178 В этимологическом словаре Л.Г. Преображенского подтверждается происхождение закона от корня «кон». При этом совершенно не расшифровывается какое-либо правовое значение закона и обычая. Не ясно и то, какую роль играет приставка «за» и в каком смысле ее можно трактовать как обо-

значение предела. Я полагаю, что связь с корнем «кон» единственно правильное объяснение возникновения термина, и это означает чисто славян- ско-языческое его происхождение. Отметим, что Л.Г. Преображенский указывает на взаимосвязь происхождения указанных слов и слова «право»,179 но без всякого определения юридического смысла понятий. Впрочем, лингвисты вообще обходят правовые аспекты.180 Между тем, архаическое состояние обычая на праславянском уровне имеет непосредственно нормативную составляющую и означало уже в тот момент установившуюся традицию, желательный порядок, какие-то правила поведения.181 В ПВЛ смысл обычая уже выходит за сложившиеся архаические рамки и часто означает просто привычку, характер, образ действия. Есть в летописи употребление по линии взаимосвязи обычай=норов=нрав. Этот разнобой, вызванный распространением термина на бытовое сознание продолжается на протяжении нескольких столетий. Для примера: существует «обычное пение надгробное» (XIV в.).182 Исследователь древнерусской летописной лексики А.С. Львов соглашается с общеславянским происхождением слов «обычай и закон» и считает, что их происхождение связано со смыслом -

«установить исходное решение». По моему мнению, в этом суждении есть определенная связь с корнем «кон», означающим основание, но смысла обычая как явления такая трактовка не отражает. Сложный вопрос о соотношении слов-терминов «закон и обычай» А.С. Львов решает недоста- точно убедительно. В целом совершенно очевидно, что уже с архаического периода «закон и обычай» представляют собой какие-то правила, нормативы. Это обстоятельство порой рождает в литературе отождествление понятий. А.С. Львов полагает, что в ПВЛ «закон и обычай» отождествляются, не учитывая различий источников их происхождения с архаических времен, различий в обозначениях с принятием христианства и «перемещения» понимания закона в религиозную область. В результате этого в X в. языческий смысл закона меняется. Смешение в летописях понятий в более поздние века вызваны бытовой речью, произвольным отношением к терминам бытового сознания. Тем не менее, закон как исходящее от власти установление, требующее определенного правила поведения, всегда сохраняется в средневековое время. В XIII в. в таком смысле закон присутствует в летописи, когда в 1220 г. князья отпустили в свою землю болгар для

«присяги по их закону». В таком же ключе, как заведенный порядок и «правила», летопись упоминает обычай в XIII в." Но между обычаем и правилом есть даже на бытовом уровне различия, тем более в официальном правосознании развитой государственности. Обычай имеет более независимое по отношению к личности значение, включает какой-то более абстрагированный порядок действий. Правило более «привязано» к личности, более субъективно. В XIII в. при установлении господства Орды обычай несколько «консервируется» при деформации устоявшихся понятий. Он как бы несколько «приближается к закону». Например, «обычай брать княжение в Орде».183

В работе А.С. Львова имеется еще одна неточность, которую следует оговорить. Он полагает, что в эпоху ПВЛ слова, обозначающие юридическую терминологию - ряд, урок, правда, закон, право - основываются в обозначении на обычном праве. Строго говоря, это совсем не правильно. Возможно, автор хотел подчеркнуть, что эти слова-термины формировались в той древности, когда проходило становление так называемого обычного права.184 Но в ПВЛ эти слова-термины зафиксированы на уровне правовой реальности уже «переросшей» просто обычное право.

Вообще, смешение слов-терминов «закон и обычай» применительно к эпохе ПВЛ имеет давнюю традицию и связано с работами известного дореволюционного историка права В. Сергеевича. Его концепция «обычного права» очень уязвима. Автор ошибочно полагал, что в древний период закон и обычай означали одно и то же. Такой же смысл имело и второе название обычая - «покон». К X в. все эти термины означали «предания, идущие от предков». Автор считал, что «закон и покон» имеют одинаковое значение из-за единой корневой основы «кон». Корень «кон» трактовался как «начало». Все эти слова означают «порядок», которому должен следо- вать человек. «Русский закои» в договорах с греками означает русский обычай. Такое однотипное понимание терминов существовало вплоть до проникновения в X в. на Русь византийского права, после чего под его влиянием значение терминов стало изменяться (они «разошлись»). Это достаточно ошибочные рассуждения и даже приставки «за» и «по» к кор-

ню «кон» по непонятным причинам именуются предлогами. В хронологии терминов следует разобраться подробно.

В IX-XI вв. в письменных источниках обычай именуется двумя терминами - «обычай» и «покон».185 Согласно М. Фасмеру, покон связан со словом «искони», т.е. имеет логически более древнее происхождение. В Краткой Русской Правде обычай зафиксирован только как «покон» за убийство огнищанина и как «покон вирный» (ст. ст. 21, 42). В Пространной редакции покон упоминается только один раз как «покон вирный» (ст. 9). Есть основания считать, что отмирание термина связано с «переходом» его значения в понятие «узаконенного» обычая, т.е. государственно обязательного законодательства. Помимо упоминания в договорах с Византией, в летописной лексике термин «покон» совершенно отсутствует. В летописи используется термин «обычай». В статьях Русской Правды о «поконе вириом» очень подробно описано, какое количество денег и продуктов, в какие дни недели и на какой срок может получить с общины княжеская администрация. Упорядочить так четко все элементы взысканий мог уже только закон, а не обычай. Совершенно логично в Краткой и Пространной Правде есть указание на иной источник этой подробной разработки. Это был «урок», правовое княжеское установление при Ярославе Мудром. Иначе говоря, Ярослав конкретизировал и зафиксировал законодательно сложившийся вариант «обычиых» взысканий, сохранив их для населения в виде обычного права для страны, где законодательство превратилось в го-

сударственное. В трудах историков советского периода установление «покона вирного» однозначно связывалось с усилением классовой борьбы. Л.В. Черепнин гипотетически отнес его возникновение ко времени движения изгоев в 1024-1026 гг., в результате которого князь издал это постановление для противодействия народу «прятавшему хлеб»; администрация испытывала нужду в пропитании и новое постановление несколько раз подчеркивает, что она может брать припасы «в неограниченном количест-

ве». Однако важно было бы задаться вопросом, почему установление «покона вирного» названо не уставом, законом и т.д., а все-таки поконом (обычаем). Получается, что роль населения в фиксации элементов обычая была очень велика, а указания исследователей на неограниченный характер поборов - чистейшая фантастика. Когда статья Русской Правды указывает на количество хлеба («колико могут ясти») имеется в виду совсем противоположное: ограничение поборов возможностями ежедневного потребления.

К пониманию «покона» как узаконенного обычая подводит и статья об убийстве огнищанина. В конце этой статьи имеется приписка - такой же «покон и тивунице». Во всех остальных статьях о посягательствах на княжескую администрацию (ст. ст. 19-27 Краткой Правды) таких добавлений нет. Добавления имеются лишь в статье о конюхе, которого «убили дорогобужцы», и отсюда следует, что приписка о «поконе» за убийство «тивунице» родилась в результате конкретного случая, который рассматривался с применением в суде обычной практики, побудившей законодателя указать дополнительно на соответствие нормы «покону». Понимание «узаконенного покона» как государственного закона следует из позднего текста Русской Правды по Софийской первой летописи. Там «покон вирный» прямо именуется «законом вирным» при великом князе Ярославе."06 О превращении «покона в закон» свидетельствует текст договора с греками в Ипатьевской летописи, где известная фраза о существовании «закона русского» со штрафом в 5 литр за убийство передана не как закон русский, а «по покону русскому».186 Значит, этот русский закон вырастал из «узаконенного покона».